kozma.ru
ОБНЯТЬ НЕОБЪЯТНОЕ!
Глобальное освещение торжества истории
в потемках ее неотвратимых результатов
НОВОСТИ ВЕЧНОСТИ
гороскоп персонажей
СОЧИНЕНИЯ
АРХИВ
БИБЛИОТЕКА
ГАЛЕРЕЯ
ПРЕМИЯ

СТИХОТВОРЕНИЯ КОЗЬМЫ ПРУТКОВА
Стихотворения, басни, эпиграммы, баллады


Досуги и пух и перья. Сочинения Козьмы Пруткова

Это первое интернет-издание всех известных
сочинений Козьмы Пруткова. Отныне Козьма Прутков — первый русский классик, обретший в Интернете полное собрание сочинений без купюр — в обоих смыслах слова, — но с параллельными комментариями.

КОММЕНТАРИИ


Комментарии к первому интернет-изданию Козьмы Пруткова основаны на фактологических материалах по тематике пародий из работы «Козьма Прутков — директор Пробирной Палатки и поэт». Л., Издательство АН СССР, 1933, и комментария к «Полному собранию сочинений Козьмы Пруткова». М.— Л., «Academia», 1933, члена-корреспондента АН СССР Павла Наумовича Беркова и примечаний к «Сочинениям Козьмы Пруткова». М., Гослитиздат, 1955, литературоведа Александра Кузьмича Бабореко — ведущего буниниста 20 века. Его классические примечания разъясняли все известные издания «Сочинений Козьмы Пруткова» второй половины прошлого века. Некоторые выдержки этого труда А. Бабореко (далее — А. Б.), его и П. Беркова фундаментальные исследования творчества Козьмы Пруткова и литераторов его эпохи легли в основу приведенных здесь комментариев Сергия-писаря в его иронической веб-редакции с дополнением в звездный писательский круг Пруткова-подражателя самого Александра Сергеевича Пушкина и Алексея Константиновича Толстого, также самого.


ДОСУГИ И ПУХ И ПЕРЬЯ


Предисловие
Письмо известного Козьмы Пруткова к неизвестному фельетонисту
«С.-Петербургских ведомостей» (1854 г.) по поводу статьи сего последнего


СТИХОТВОРЕНИЯ

Мой портрет
Незабудки и запятки. Басня
Честолюбие
Кондуктор и тарантул. Басня
Поездка в Кронштадт
Мое вдохновение
Цапля и беговые дрожки. Басня
Юнкер Шмидт
Разочарование
Эпиграмма № I («Вы любите ли сыр?..»)
Червяк и попадья. Басня
Аквилон
Желания поэта
Память прошлого
Разница вкусов. Басня
Письмо из Коринфа
Романс («На мягкой кровати...»)
Древний пластический грек
Помещик и садовник. Басня
Безвыходное положение
В альбом красивой чужестранке
Стан и голос. Басня
Осада Памбы
Эпиграмма № II («Раз архитектор с птичницей спознался...»)
Доблестные студиозусы
Шея
Помещик и трава. Басня
На взморье
Катерина
Немецкая баллада
Чиновник и курица. Басня
Философ в бане
Новогреческая песнь
В альбом N. N.
Осень
Звезда и брюхо. Басня
Путник. Баллада
Желание быть испанцем
Древней греческой старухе
Пастух, молоко и читатель. Басня
Родное
Блестки во тьме
Перед морем житейским
Мой сон
Предсмертное

СТИХОТВОРЕНИЯ,
НЕ ВКЛЮЧАВШИЕСЯ В СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ КОЗЬМЫ ПРУТКОВА


Эпиграмма № II («Мне, в размышлении глубоком...»)
К толпе
Возвращение из Кронштадта
Эпиграмма № III («Пия душистый сок цветочка...»)
Пятки некстати
К друзьям после женитьбы
От Козьмы Пруткова к читателю в минуту откровенности и раскаяния
К месту печати
Современная русская песнь
Военные афоризмы
Церемониал погребения тела в бозе усопшего поручика и кавалера Фаддея Козьмича П...

 

ДОСУГИ И ПУХ И ПЕРЬЯ

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 2.

 Предисловие

Читатель, вот мои «Досуга»... Суди беспристрастно! Это только частица написанного. Я пишу с детства. У меня много неконченого (d'inacheve)! Издаю пока отрывок. Ты спросишь: зачем? Отвечаю: я хочу славы. Слава тешит человека. Слава, говорят, «дым», это неправда. Я этому не верю!
Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился; убедился, читая других: если они поэты, так и я тоже!.. Суди, говорю, сам, да суди беспристрастно! Я ищу справедливости; снисхожденья не надо; я не прошу снисхожденья!..
Читатель, до свиданья! Коли эти сочинения понравятся, прочтешь и другие. Запас у меня велик, материалов много; нужен только зодчий, нужен архитектор; я хороший архитектор!
Читатель, прощай! Смотри же, читай со вниманьем, да не поминай лихом!
Твой доброжелатель
Козьма Прутков.
11 апреля 1853 года (annus, i)*
* год (лат.)

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 6.



Адресат «Письма...» — автор статьи «Русская журналистика» («Санкт-Петербургские ведомости», 1854, 9 апреля, № 80), считавший: «Недурно написан «Спор греческих философов об изящном», но мы решительно не видим, где же в нашей литературе поводы или оригиналы для этой карикатуры; скажите, читали ли вы в последние тридцать лет какие-нибудь «Разговоры мудрецов», или «Разговоры об изящном, прекрасном», или что-нибудь в этом роде? Во всех этих пародиях (лучших в «Ералаше») нет цели, нет современности, нет жизни».
Ответ известного Козьмы Пруткова можно отнести также и к другим, заслуженно неизвестным авторам, не разглядевшим жизни в нетленности творений современного им классика, но преуспевших в нападках на его сатиру, среди которых рецензент журнала «Пантеон» (1854, № 4), писавший в статье «Журналистика» так: «О «Литературном ералаше» четвертой книги мы не можем сказать ничего нового: то же отсутствие вкуса и уважения к литературе, та же пустая проза, являющаяся только в форме анекдотов, как в третьей книге (имеется в виду третий номер «Современника», 1854) являлась в виде афоризмов».



* приписываешь, кажется, моему перу и «Гномов», и прочие «Сцены из обыденной жизни»? — Перу Козьмы Пруткова приписаны: «Литературные гномы и знаменитая артистка (Фантастическая сцена из подземной литературы)» А. Дружинина, произведение, опубликованное в «Современнике», 1854, № 3, и «Драмы из обыденной, преимущественно столичной жизни» анонимного автора.

ПИСЬМО ИЗВЕСТНОГО КОЗЬМЫ ПРУТКОВА
К НЕИЗВЕСТНОМУ ФЕЛЬЕТОНИСТУ «С.-ПЕТЕРБУРГСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ»
(1854 г.)  ПО ПОВОДУ СТАТЬИ СЕГО ПОСЛЕДНЕГО
Фельетонист, я пробежал твою статейку в № 80 «С.-Петербургских ведомостей». Ты в ней упоминаешь обо мне это ничего. Но ты в ней неосновательно хулишь меня! За это не похвалю, хотя ты, очевидно, домогаешься моей похвалы. Ты утверждаешь, что я пишу пародии? Отнюдь!.. Я совсем не пишу пародий! Я никогда не писал пародий! Откуда ты взял, будто я пишу пародии? Я просто анализировал в уме своем большинство поэтов, имевших успех; этот анализ привел меня к синтезису; ибо дарования, рассыпанные между другими поэтами порознь, оказались совмещенными все во мне едином!.. Прийдя к такому сознанию, я решился писать. Решившись писать, я пожелал славы. Пожелав славы, я избрал вернейший к ней путь: подражание именно тем поэтам, которые уже приобрели ее в некоторой степени. Слышишь ли? – «подражание», а не пародию!.. Откуда же ты взял, будто я пишу пародии?! В этом направлении написан мною и «Спор древних греческих философов об изящном». Как же ты, фельетонист, уверяешь, будто для него «нет образца в современной литературе»? Я, твердый в своем направлении, как кремень, не мог бы и написать этот «Спор», если бы не видел для него «образца в современной литературе»!.. Тебе показалась устарелою форма этого «Спора»; и тут не так! Форма самая обыкновенная, разговорная, драматическая, вполне соответствующая этому, истинно драматическому, моему созданию!.. Да и где ты видел, чтобы драматические произведения были написаны не в разговорной форме?! Затем ты, подобно другим, приписываешь, кажется, моему перу и «Гномов» и прочие «Сцены из обыденной жизни»?* О, это жестокая ошибка! Ты вчитайся в оглавление, вникни в мои произведения и тогда поймешь, как дважды два четыре: что в «Ералаши» мое и что не мое!.. Послушай, фельетонист! — я вижу по твоему слогу, что ты еще новичок в литературе, однако ты уже успел набить себе руку; это хорошо! Теперь тебе надо добиваться славы; слава тешит человека!.. Слава, говорят, «дым», но это неправда! Ты не верь этому, фельетонист! — Итак, во имя литературной твоей славы, прошу тебя: не называй вперед моих произведений пародиями! Иначе я тоже стану уверять, что все твои фельетоны не что иное, как пародии; ибо они как две капли воды похожи на все прочие газетные фельетоны! Между моими произведениями, напротив, не только нет пародий, но даже не всё подражание; а есть настоящие, неподдельные и крупные самородки!.. Вот ты так пародируешь меня, и очень неудачно! Напр., ты говоришь: «Пародия должна быть направлена против чего-нибудь, имеющего более или менее (!) серьезный смысл; иначе она будет пустою забавою». Да это прямо из моего афоризма: «Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою!..» В написанном небрежно всегда будет много недосказанного, неконченого (d'inacheve). Твой доброжелатель
Козьма Прутков.

 

СТИХОТВОРЕНИЯ

Первая публикация — в «Современнике»,
1860, № 3,
стихотворение озаглавлено: «К моему портрету (который будет издан вскоре, при полном собрании моих сочинений)».
История создания этого портрета и его злоключения описаны «Биографических сведениях о Козьме Пруткове»

МОЙ ПОРТРЕТ
Когда в толпе ты встретишь человека, Который наг;* Чей лоб мрачней туманного Казбека, Неровен шаг; Кого власы подъяты в беспорядке; Кто, вопия, Всегда дрожит в нервическом припадке, — Знай: это я! Кого язвят со злостью вечно новой, Из рода в род; С кого толпа венец его лавровый Безумно рвет; Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, Знай: это я!.. В моих устах спокойная улыбка, В груди — змея! * Вариант: «На коем фрак». (Примечание К. Пруткова.)

Первая публикация — в «Сорременнике»,
1851, № 11,
в статье И. И. Панаева «Заметки Нового Поэта о русской журналистике» вместе с баснями Пруткова «Кондуктор и тарантул», «Цапля и беговые дрожки» без подписи — подпись Козьмы Пруткова появилась в феврале 1854.

НЕЗАБУДКИ И ЗАПЯТКИ
Басня
Трясясь Пахомыч на запятках, Пук незабудок вез с собой; Мозоли натерев на пятках, Лечил их дома камфарой. Читатель! в басне сей откинув незабудки, Здесь помещенные для шутки, Ты только это заключи: Коль будут у тебя мозоли, То, чтоб избавиться от боли, Ты, как Пахомыч наш, их камфарой лечи.

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 2.
Сведения об указанных здесь деятелях содержит Прутков Карендарь в архиве сайта, цитаты и афоризмы некоторых из них в его библиотеке

ЧЕСТОЛЮБИЕ
Дайте силу мне Самсона; Дайте мне Сократов ум; Дайте легкие Клеона, Оглашавшие форум; Цицерона красноречье, Ювеналовскую злость, И Эзопово увечье, И магическую трость!
Дайте бочку Диогена; Ганнибалов острый меч, Что за славу Карфагена Столько вый отсек от плеч! Дайте мне ступню Психеи, Сапфы женственный стишок, И Аспазины затеи, И Венерин поясок!
Дайте череп мне Сенеки; Дайте мне Вергильев стих, — Затряслись бы человеки От глаголов уст моих! Я бы, с мужеством Ликурга, Озираяся кругом, Стогны все Санктпетербурга Потрясал своим стихом! Для значения инова Я исхитил бы из тьмы Имя славное Пруткова, Имя громкое Козьмы!

Первая публикация — в «Современнике»,
1851, № 11,
без подписи в статье Панаева вместе с баснями «Незабудки и запятки» и «Цапля и беговые дрожки».


Среди первых благодарных ценителей Козьмы Пруткова был Федор Достоевский. По его словам, это стихотворение — «верх совершенства в своем роде»
(«Дневник писателя за 1876 год».
СПб., 1879, с. 222).





* Издержки, расходы (от фр. depenses).

КОНДУКТОР И ТАРАНТУЛ
Басня
В горах Гишпании тяжелый экипаж С кондуктором отправился в вояж. Гишпанка, севши в нем, немедленно заснула; А муж ее меж тем, увидя тарантула, Вскричал: «Кондуктор, стой! Приди скорей! ах, боже мой!» На крик кондуктор поспешает И тут же веником скотину выгоняет, Примолвив: «Денег ты за место не платил!» — И тотчас же его пятою раздавил.
Читатель! разочти вперед свои депансы*, Чтоб даром не дерзать садиться в дилижансы, И норови, чтобы отнюдь Без денег не пускаться в путь; Не то случится и с тобой, что с насекомым, Тебе знакомым.

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 2.





* Бенедиктов В. Г. (1807 — 1873) — популярный поэт-лирик. Его шумный романтизм был восторженно воспринят публикой в пору зрелого реализма Пушкина (также благосклонно отнесшегося к его новационным рифмам), но вскоре развенчан Белинским. Как и Козьма Прутков, после недолгой службы в армии он стал чиновником министерства финансов, где также достиг высокого поста директора — заемного банка.

ПОЕЗДКА В КРОНШТАДТ
Посвящено сослуживцу моему по министерству финансов г. Бенедиктову*
Пароход летит стрелою, Грозно мелет волны в прах И, дымя своей трубою, Режет след в седых волнах.
Пена клубом. Пар клокочет. Брызги перлами летят. У руля матрос хлопочет. Мачты в воздухе торчат.
Вот находит туча с юга, Все чернее и черней... Хоть страшна на суше вьюга, Но в морях еще страшней!
Гром гремит, и молньи блещут... Мачты гнутся, слышен треск... Волны сильно в судно хлещут... Крики, шум и вопль, и плеск!
На носу один стою я**, И стою я, как утес. Морю песни в честь пою я, И пою я не без слез.
Море с ревом ломит судно. Волны пенятся кругом. Но и судну плыть нетрудно С Архимедовым винтом.
Вот оно уж близко к цели. Вижу,— дух мой объял страх! — Ближний след наш еле-еле, Еле видится в волнах...
А о дальнем и помину, И помину даже нет; Только водную равнину, Только бури вижу след!..
Так подчас и в нашем мире: Жил, писал поэт иной, Звучный стих ковал на лире И — исчез в волне мирской!..
Я мечтал. Но смолкла буря; В бухте стал наш пароход. Мрачно голову понуря, Зря на суетный народ:
«Так,— подумал я,— на свете Меркнет светлый славы путь; Ах, ужель я тоже в Лете Утону когда-нибудь?!»

** Здесь, конечно, разумеется нос парохода, а не поэта; читатель сам мог бы догадаться об этом. (Примечание К. Пруткова.)

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 10.

МОЕ ВДОХНОВЕНИЕ
Гуляю ль один я по Летнему саду*, В компанье ль с друзьями по парку хожу, В тени ли березы плакучей присяду, На небо ли молча с улыбкой гляжу — Все дума за думой в главе неисходно, Одна за другою докучной чредой, И воле в противность и с сердцем несходно, Теснятся, как мошки над теплой водой! И, тяжко страдая душой безутешной, Не в силах смотреть я на свет и людей: Мне свет представляется тьмою кромешной; А смертный — как мрачный, лукавый злодей! И с сердцем незлобным и с сердцем смиренным, Покорствуя думам, я делаюсь горд; И бью всех и раню стихом вдохновенным, Как древний Атилла, вождь дерзостных орд... И кажется мне, что тогда я главою Всех выше, всех мощью духовной сильней, И кружится мир под моею пятою, И делаюсь я все мрачней и мрачней!.. И, злобы исполнясь, как грозная туча, Стихами я вдруг над толпою прольюсь: И горе подпавшим под стих мой могучий! Над воплем страданья я дико смеюсь.

* Считаем нужным объяснить для русских провинциалов и для иностранцев, что здесь разумеется так называемый «Летний сад» в С.-Петербурге. (Примечание К. Пруткова.)

Первая публикация — в «Современнике»,
1851, № 11
с баснями «Незабудки и запятки» и «Кондуктор и тарантул» без подписи.

Басни Пруткова столь же мало похожи на басни в обычном значении этого слова, как его афоризмы на народные изречения. У Пруткова сохраняется только внешняя форма басни. Это шуточное стихотворение, сущность которого не в аллегории и следующей из нее морали, а в смешной нелепости содержания, остроумном соединении несопоставимых понятий — алогизме. Алогизм — один из основных приемов комического изображения Пруткова, — наряду с пародией и гротеском, — который применяется в афоризмах; баснях и «исторических» анекдотах. Некоторые басни Пруткова имеют сатирический смысл, в них высмеиваются невежды-помещики и приверженность дворянским сословным привилегиям («Помещик и садовник», «Цапля и беговые дрожки»).
(А. Б.)

ЦАПЛЯ И БЕГОВЫЕ ДРОЖКИ
Басня
На беговых помещик ехал дрожках. Летела цапля; он глядел. «Ах! почему такие ножки И мне Зевес не дал в удел?» А цапля тихо отвечает: «Не знаешь ты, Зевес то знает!» Пусть баснь сию прочтет всяк строгий семьянин: Коль ты татарином рожден, так будь татарин; Коль мещанином — мещанин, А дворянином—дворянин. Но если ты кузнец и захотел быть барин, То знай, глупец, Что, наконец, Не только не дадут тебе те длинны ножки, Но даже отберут коротенькие дрожки.

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 2,
с заголовком: «Из Гейне». Не забудем, что сам Прутков считал себя (в вышеприведенном «Письме...») не пародистом, а подражателем!

ЮНКЕР ШМИДТ
Вянет лист. Проходит лето. Иней серебрится... Юнкер Шмидт из пистолета Хочет застрелиться.
Погоди, безумный, снова Зелень оживится! Юнкер Шмидт! честное слово, Лето возвратится!

Первая публикация — в «Современнике»,
I860, № 3,

    Полонский Я. П.  (1819 — 1898) — прозаик
    и поэт, стихи, положенные на музыку, стали
    народными песнями («Затворница», «Песня
    цыганки»). Пародия на стихотворение  
    «Финский берег».
Лес да волны — берег дикий, А у моря домик бедный. Лес шумит; в сырые окна Светит солнца призрак бледный.
Словно зверь голодный воя, Ветер ставнями шатает. А хозяйки дочь с усмешкой Настежь двери отворяет.
Я за ней слежу глазами, Говорю с упреком: «Где ты Пропадала? Сядь хоть нынче Доплетать свои браслеты!»
И, окошко протирая Рукавом своим суконным, Говорит она лениво Тихим голосом и сонным:
«Для чего плести браслеты? Господину не в охоту Ехать морем к утру, в город, Продавать мою работу!»
«А скажи-ка, помнишь, ночью, Как погода бушевала, Из сеней укравши весла, Ты куда от нас пропала?
В эту пору над заливом Что мелькало, не платок ли? И зачем, когда вернулась, Башмаки твои подмокли?»
Равнодушно дочь хозяйки Обернулась и сказала: «Как не помнить! Я на остров В эту ночь ладью гоняла...
Тот, кто ждал меня на камне, Дожидался долго. Зная, Что ему там нужен хворост, Дров сухих ему свезла я!
Там у нас во время бури В ночь костер горит и светит; А зачем костер? — на это Каждый вам рыбак ответит...»
Пристыженный, стал я думать, Грустно голову понуря Там, где любят, помогая, Там сердца сближает буря...
РАЗОЧАРОВАНИЕ*

Я. П. Полонскому

Поле. Ров. На небе солнце. А в саду, за рвом, избушка. Солнце светит. Предо мною Книга, хлеб и пива кружка.
Солнце светит. В клетках птички. Воздух жаркий. Вкруг молчанье. Вдруг проходит прямо в сени Дочь хозяйкина, Маланья.
Я иду за нею следом. Выхожу я также в сенцы; Вижу: дочка на веревке Расстилает полотенцы.
Говорю я ей с упреком: «Что ты мыла? не жилет ли? И зачем на нем не шелком, Ниткой ты подшила петли?»
А Маланья, обернувшись, Мне со смехом отвечала: «Ну так что ж, коли не шелком? Я при вас ведь подшивала!»
И затем пошла на кухню. Я туда ж за ней вступаю. Вижу: дочь готовит тесто Для обеда к караваю.
Обращаюсь к ней с упреком: «Что готовишь? не творог ли?» «Тесто к караваю».— «Тесто?» «Да; вы, кажется, оглохли?»
И, сказавши, вышла в садик. Я туда ж, взяв пива кружку. Вижу: дочка в огороде Рвет созревшую петрушку.
Говорю опять с упреком: «Что нашла ты? уж не гриб ли?» «Все болтаете пустое! Вы и так, кажись, охрипли».
Пораженный замечаньем, Я подумал: «Ах, Маланья! Как мы часто детски любим Недостойное вниманья!»
* В первой публикации сноска: «Музыка, собственного моего изобретения, будет напечатана при полном собрании моих творений. Прим. Козьмы Пруткова».

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 2.

ЭПИГРАММА
№1
«Вы любите ли сыр?» — спросили раз ханжу. «Люблю,— он отвечал,— я вкус в нем нахожу».

Первая публикация —
в «Полном собрании сочинений» 1884 года.

ЧЕРВЯК И ПОПАДЬЯ

Басня*

Однажды к попадье заполз червяк за шею; И вот его достать велит она лакею. Слуга стал шарить попадью... «Но что ты делаешь?!» — «Я червяка ловлю. Ах, если уж залез к тебе червяк за шею, Сама его дави не давай лакею.

* Эта басня, как и всё, впервые печатаемое в «Полн. собр. собрании К. Пруткова», найдена в оставшихся после его смерти сафьяновых портфелях за нумерами и с печатною золоченою надписью: «Сборник неоконченного (d'inacheue) №».

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 10.

        Пародия на «Море» Бенедиктова
        (отрывок):
Чу! Гремит... Гигант проснулся; Встал из бездны страшный вал, Развернулся, расплеснулся, Поскакал, заклокотал; Как боец, он озирает Поля битвенного ширь, Рыщет, пенится, сверкает, — Среброглавый богатырь! Кто ж идет на вал гремучий Через молнию небес? Это он — корабль могучий, Белопарусный, плавучий, Волноборец-водорез! Он летит, собрал все силы, Роет моря крутизны; Верви мощные, как жилы, У него напряжены, И средь волн, отваги полный, Гнет и ломит он свой путь, Давит волны, режет волны, Гордо вверх заносит грудь, Спорит с влажными горами, И средь свалки их слепой Он, как гений над толпой, Торжествует над волнами! Тщетно бьют со всех сторон Водных масс в него громады: Нет могучему преграды! Не волнам уступит он — Нет! Пусть прежде вихрь небесный, Молний пламень перекрестный Мачту, парус и канат Изорвут, испепелят! Лишь тогда, став бледной тенью, Остов, призрак корабля, Волн безумному стремленью Покорится, без руля... Свершилось... Кончен бег свободный, — И вот — при бешенстве пучин Летит на грань скалы подводной Пустыни влажной бедуин.

Значение пародий Пруткова значительно шире, чем высмеивание конкретных стихотворений.
В них используются особенности стиля и мотивы, характерные для многих произведений, эстетически и идейно чуждых участникам Пруткова. Поэтому не всегда существовали отдельные образцы, служившие предметом пародии.
В своих стихах Прутков, оставаясь верным себе, пародировал запоздалый, эпигонский романтизм Бенедиктова, обнажая пустоту и бессодержательность цветистой лексики, пышных и вычурных фраз, за которыми не скрывалось настоящего поэтического чувства.

** Будто влажный сарацин. — Как справедливо отметил П. Н. Берков (см. «Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова». М.—Л., «Academia», 1933, с. 542), эта строка пародирует стих Бенедиктова «Пустыни влажной бедуин...», и для того чтобы усилить бессмыслицу указанной строки Пруткова, «определение «влажный» отнесено не к «пустыне», а к «сарацину».
(А. Б.)

АКВИЛОН

В память г. Бенедиктову*

С сердцем грустным, с сердцем полным, Дувр оставивши, в Кале Я по ярым, гордым волнам Полетел на корабле.
То был плаватель могучий, Крутобедрый гений вод, Трехмачтовый град плавучий, Стосаженный скороход. Он, как конь донской породы, Шею вытянул вперед, Грудью сильной режет воды, Грудью смелой в волны прет. И, как сын степей безгранных, Мчится он поверх пучин На крылах своих пространных, Будто влажный сарацин.** Гордо волны попирает Моря страшный властелин, И чуть-чуть не досягает Неба чудный исполин. Но вот-вот уж с громом тучи Мчит Борей с полнощных стран. Укроти свой бег летучий, Вод соленых ветеран!..
Нет! гигант грозе не внемлет; Не страшится он врага. Гордо голову подъемлет, Вздулись верви и бока, И бегун морей высокий Волнорежущую грудь Пялит в волны и широкий Прорезает в море путь,
Восшумел Борей сердитый, Раскипелся, восстонал; И, весь пеною облитый, Набежал девятый вал. Великан наш накренился, Бортом воду зачерпнул; Парус в море погрузился; Богатырь наш потонул...
И страшный когда-то ристатель морей Победную выю смиренно склоняет; И с дикою злобой свирепый Борей На жертву тщеславья взирает.
И мрачный, как мрачные севера ночи, Он молвит, насупивши брови на очи: «Все водное — водам, а смертное — смерти; Все влажное — влагам, а твердое — тверди!»
И, послушные веленьям, Ветры с шумом понеслись, Парус сорвали в мгновенье; Доски с треском сорвались. И все смертные уныли, Сидя в страхе на досках, И неволею поплыли, Колыхаясь на волнах.
Я один, на мачте сидя, Руки мощные скрестив, Ничего кругом не видя, Зол, спокоен, молчалив. И хотел бы я во гневе, Морю грозному в укор, Стих, в моем созревший чреве, Изрыгнуть, водам в позор! Но они с немой отвагой, Мачту к берегу гоня, Лишь презрительною влагой Дерзко плескают в меня.
И вдруг, о спасенье своем помышляя, Заметив, что боле не слышен уж гром, Без мысли, но с чувством на влагу взирая, Я гордо стал править веслом.
* В рукописи В. Жемчужникова зачеркнута сноска к подзаголовку: «Г. Бенедиктов тоже служил в министерстве финансов».

Впервые — в «Современнике», 1854, № 10.

 

  Пародия на стихотворение «Желание»
  А. С. Хомякова (1804 — 1860), человека
  широчайшего духовного кругозора: историка,
  лидера славянофилов, философа, богослова,
  экономиста, автора проектов освобождения
  крестьян, изобретателя, врача, живописеца,
  полиглота-лингвиста, драматурга и поэта:
Хотел бы я разлиться в мире, Хотел бы с солнцем в небе течь, Звездою в сумрачном эфире Ночной светильник свой зажечь. Хотел бы зыбию стеклянной Играть в бездонной глубине Или лучом зари румяной Скользить по плещущей волне. Хотел бы с тучами скитаться, Туманом виться вкруг холмов, Иль буйным ветром разыграться В седых изгибах облаков; Жить ласточкой под небесами, К цветам ласкаться мотыльком Или над дикими скалами Носиться дерзостным орлом. Как сладко было бы в природе То жизнь и радость разливать, То в громах, вихрях, непогоде Пространство неба обтекать!
ЖЕЛАНИЯ ПОЭТА*
Хотел бы я тюльпаном быть, Парить орлом по поднебесью, Из тучи ливнем воду лить Иль волком выть по перелесью.
Хотел бы сделаться сосною, Былинкой в воздухе летать, Иль солнцем землю греть весною, Иль в роще иволгой свистать.
Хотел бы я звездой теплиться, Взирать с небес на дольний мир, В потемках по небу скатиться, Блистать, как яхонт иль сапфир.
Гнездо, как пташка, вить высоко, В саду резвиться стрекозой, Кричать совою одиноко, Греметь в ушах ночной грозой...
Как сладко было б на свободе Свой образ часто так менять И, век скитаясь по природе, То утешать, то устрашать!
* В экземпляре «Полного собрания сочинений» 1884 года, правленном В. Жемчужниковым для издания 1885 года, автор сделал сноску к заглавию стихотворения, которая, однако, не была напечатана: «Клевреты покойного Козьмы Пруткова настоятельно убеждали его не высказывать публично таких желаний; но он не слушал, ссылаясь на примеры многих других поэтов и утверждая, что подобные желания составляют один из непременных признаков истинного поэта».

Первая публикация — в «Современнике»,
1860, № 3.
Безусловно, Гейне — любимый поэт Пруткова-подражателя

ПАМЯТЬ ПРОШЛОГО

Как будто из Гейне

Помню я тебя ребенком, Скоро будет сорок лет; Твой передничек измятый, Твой затянутый корсет.
Было в нем тебе неловко; Ты сказала мне тайком: «Распусти корсет мне сзади; Не могу я бегать в нем».
Весь исполненный волненья, Я корсет твой развязал... Ты со смехом убежала, Я ж задумчиво стоял.

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, №2.

РАЗНИЦА ВКУСОВ*
Басня
Казалось бы, ну как не знать Иль не слыхать Старинного присловья, Что спор о вкусах — пустословье? Однако ж раз, в какой-то праздник, Случилось так, что с дедом за столом, В собрании гостей большом, О вкусах начал спор его же внук, проказник, Старик, разгорячась, сказал среди обеда: «Щенок! тебе ль порочить деда? Ты молод: все тебе и редька и свинина; Глотаешь в день десяток дынь; Тебе и горький хрен — малина, А мне и бланманже — полынь!» Читатель! в мире так устроено издавна: Мы разнимся в судьбе: Во вкусах и подавно; Я это басней пояснил тебе. С ума ты сходишь от Берлина; Мне ж больше нравится Медынь. Тебе, дружок, и горький хрен — малина, А мне и бланманже — полынь.
* В первом издании (см. журнал «Современник», 1853 г.) эта басня была озаглавлена «Урок внучатам» — в ознаменование действительного происшествия в семье Козьмы Пруткова.**
** В экземпляре «Полного собрания сочинений» 1884 года, подготовленном для издания 1885 года В. Жемчужниковым, написано продолжение сноски, которое напечатано не было, и где, как и в басне, сатирически противопоставлялись славянофилы западникам: «Именно: в день его именин, за многолюдным обедом, на котором присутствовал, в числе прочих чиновных лиц, и приезжий из Москвы, известный своею опасною политическою благонадежностью, действительный статский советник Кашенцов,— с почтенным хозяином вступил в публичный спор о вкусе цикорного салата внучатый племянник его К. И. Шерстобитов. Козьма Прутков сначала возражал спорщику шутя и даже вдруг произнес, экспромтом, следующее стихотворение:
Я цикорий не люблю — Оттого что в нем, в цикорье, Попадается песок... Я люблю песок на взморье, Где качается челнок;
Где с бегущею волною Спорит встречная волна И полуночной порою Так отрадна тишина!
Этот неожиданный экспромт привел всех в неописуемый восторг и вызвал общие рукоплескания. Но Шерстобитов, задетый в своем самолюбии, возобновил спор с еще большею горячностью, ссылаясь на пример Западной Европы, где, по его словам, цикорный салат уважается всеми образованными людьми. Тогда Козьма Прутков, потеряв терпение, назвал его публично щенком и высказал ему те горькие истины, которые изложены в печатаемой здесь басне, написанной им тотчас после обеда, в присутствии гостей. Он посвятил эту басню упомянутому действительному статскому советнику Кашенцову в свидетельство своего патриотического предпочтения даже худшего родного лучшему чужестранному».

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 2,

  Пародия на стихотворение «Письмо»
  из сборника «Греческие стихотворения
  Николая Щербины» (Одесса, 1850), 
  антологических рифм древнегреческой
  тематики, удаленных от жизнии далее
  древней эпохи (в сокращении):
Я теперь не в Афинах, мой друг; Мне за ленью писать недосуг... Не под портиком храма сижу я, Не гляжу на кумиры богов, Не гляжу на Зевксиса картины: Я живу под наметом дубов, Средь широкой цветущей долины; Я забыл об истмийских венках, Агоры мне волнения чужды Будто в море, я весь погружен В созерцанье безбрежной природы И в какой-то магический сон, Полный жизни, ума и свободы. Здесь от речи отвыкли уста: Только слухом живу я да зреньем... Красота, красота, красота! — Я одно лишь твержу с умиленьем.
ПИСЬМО ИЗ КОРИНФА
Древнее греческое*
Я недавно приехал в Коринф. Вот ступени, а вот колоннада. Я люблю здешних мраморных нимф И истмийского шум водопада.
Целый день я на солнце сижу. Трусь елеем вокруг поясницы. Между камней паросских слежу За извивом слепой медяницы.
Померанцы растут предо мной, И на них в упоенье гляжу я. Дорог мне вожделенный покой. «Красота! красота!» — все твержу я. А на землю лишь спустится ночь, Мы с рабыней совсем обомлеем... Всех рабов высылаю я прочь И опять натираюсь елеем.
* В первом издании опубликовано с подзаголовком: «Греческое стихотворение».

Романс («На мягкой кровати...») впервые
вышел в «Полном собрании сочинений», 1884.

    Стихотворная шутка Пруткова, оказавшегося
    невольным свидетелем событий стихотворной 
    драмы молодого Пушкина «Черная шаль»
    (изначально, «Молдавская песня»):

      Гляжу, как безумный, на черную шаль,
      И хладную душу терзает печаль.

      Когда легковерен и молод я был,
      Младую гречанку я страстно любил;

      Прелестная дева ласкала меня,
      Но скоро я дожил до черного дня.

      Однажды я созвал веселых гостей;
      Ко мне постучался презренный еврей;

      «С тобою пируют (шепнул он) друзья;
      Тебе ж изменила гречанка твоя».

      Я дал ему злата и проклял его
      И верного позвал раба моего.

      Мы вышли; я мчался на быстром коне;
      И кроткая жалость молчала во мне.

      Едва я завидел гречанки порог,
      Глаза потемнели, я весь изнемог...

      В покой отдаленный вхожу я один...
      Неверную деву лобзал армянин.

      Не взвидел я света; булат загремел...
      Прервать поцелуя злодей не успел.

      Безглавое тело я долго топтал
      И молча на деву, бледнея, взирал.

      Я помню моленья... текущую кровь...
      Погибла гречанка, погибла любовь!

      С главы ее мертвой сняв черную шаль,
      Отер я безмолвно кровавую сталь.

      Мой раб, как настала вечерняя мгла,
      В дунайские волны их бросил тела.

      С тех пор не целую прелестных очей,
      С тех пор я не знаю веселых ночей.

      Гляжу, как безумный, на черную шаль,
      И хладную душу терзает печаль.
* * *
Романс
На мягкой кровати Лежу я один. В соседней палате Кричит армянин.
Кричит он и стонет, Красотку обняв, И голову клонит; Вдруг слышно: пиф-паф!..
Упала девчина И тонет в крови... Донской казачина Клянется в любви...
А в небе лазурном Трепещет луна; И с шнуром мишурным Лишь шапка видна.
В соседней палате Замолк армянин, На узкой кровати Лежу я один.

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 4,
с заголовком: «Пластический грек».

ДРЕВНИЙ ПЛАСТИЧЕСКИЙ ГРЕК
Люблю тебя, дева, когда золотистый И солнцем облитый ты держишь лимон, И юноши зрю подбородок пушистый Меж листьев аканфа и белых колонн.
Красивой хламиды тяжелые складки Упали одна за другой... Так в улье шумящем вкруг раненой матки Снует озабоченный рой.

Первая публикация — в «Современнике»,
1860, № 3.

ПОМЕЩИК И САДОВНИК
Басня
Помещику однажды в воскресенье Поднес презент его сосед. То было некое растенье, Какого, кажется, в Европе даже нет. Помещик посадил его в оранжерею; Но как он сам не занимался ею (Он делом занят был другим: Вязал набрюшники родным), То раз садовника к себе он призывает И говорит ему: «Ефим! Блюди особенно ты за растеньем сим; Пусть хорошенько прозябает». Зима настала между тем. Помещик о своем растенье вспоминает И так Ефима вопрошает: «Что? хорошо ль растенье прозябает?» «Изрядно,— тот в ответ,— прозябло уж совсем!»
Пусть всяк садовника такого нанимает, Который понимает, Что значит слово «прозябает».

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, №3.

* Аполлон Григорьев (1822 — 1864) — литературный и театральный критик, поэт, автор стихов-романсов. Создал «органическую критику»

БЕЗВЫХОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
Г. Аполлону Григорьеву, по поводу статей его в «Москвитянине» 1850-х годов*
Толпой огромною стеснилися в мой ум Разнообразные, удачные сюжеты, С завязкой сложною, с анализом души И с патетичною, загодочной развязкой. Я думал в «мировой поэме» их развить, В большом, посредственном иль в маленьком масштабе.
И уж составил план. И к миросозерцаныо Высокому свой ум стараясь приучить, Без задней мысли, я к простому пониманью Обыденных основ стремился всей душой. Но, верный новому в словесности ученью, Другим последуя, я навсегда отверг: И личности протест, и разочарованье, Теперь дешевое, и модный наш дендизм
И без основ борьбу, страданья без исхода, И антипатий болезненной причуды! А чтоб не впасть в абсурд, изгнал экстравагантность... Очистив главную творения идею От ей несвойственных и пошлых положений, Уж разменявшихся на мелочь в наше время, Я отстранил и фальшь и даже форсировку И долго изучал без устали, с упорством Свое, в изгибах разных, внутреннее «Я». Затем, в канву избравши фабулу простую, Я взгляд установил, чтоб мертвой копировкой Явлений жизненных действительности грустной Наносный не внести в поэму элемент. И технике пустой не слишком предаваясь, Я тщился разъяснить творения процесс И «слово новое» сказать в своем созданье!..
С задатком опытной практичности житейской, С запасом творческих и правильных начал, С избытком сил души и выстраданных чувств, На данные свои взирая объективно, Задумал типы я и идеал создал; Изгнал все частное и индивидуальность; И очертил свой путь, и лица обобщил; И прямо, кажется, к предмету я отнесся; И, поэтичнее его развить хотев, Характеры свои зараней обусловил; Но разложенья вдруг нечаянный момент Настиг мой славный план, и я вотще стараюсь Хоть точку в сей беде исходную найти!
* В этом стихотворном письме К. Прутков отдает добросовестный отчет в безуспешности приложения теории литературного, творчества, настойчиво проповеданной г. Аполлоном Григорьевым в «Москвитянине».

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 3.

    Пародия на стихи главы славянофилов
    А. Хомякова «Иностранке» (К А. О. Россет):
Вокруг нее очарованье, Вся роскошь Юга дышит в ней: От роз ей прелесть и названье, От звезд полудня блеск очей. Прикован к ней волшебной силой, Поэт восторженный глядит: Но никогда он деве милой Своей любви, не посвятит. Пусть ей понятны сердца звуки, Высокой думы красота, Поэтов радости и муки, Поэтов чистая мечта. Пусть в ней душа, как пламень ясный. Как дым молитвенных кадил; Пусть ангел светлый и прекрасный Ее с рожденья осенил: Но ей чужда моя Россия, Отчизны дикая краса; И ей милей страны другие, Другие лучше небеса! Пою ей песнь родного края, — Она не внемлет, не глядит! При ней скажу я: «Русь святая!» И сердце в ней не задрожит. И тщетно луч живого света Из черных падает очей: Ей гордая душа поэта Не посвятит любви своей.
В АЛЬБОМ
КРАСИВОЙ ЧУЖЕСТРАНКЕ
Написано в Москве*
Вокруг тебя очарованье. Ты бесподобна. Ты мила. Ты силой чудной обаянья К себе поэта привлекла. Но он любить тебя не может: Ты родилась в чужом краю, И он охулки не положит, Любя тебя, на честь свою.
* В рукописи 1859 года имеется подзаголовок: «от Славянофила». В экземпляре «Полного собрания сочинений» 1884 года, правленном для издания 1885 года, В. Жемчужников сделал следующее примечание (напечатано не было): «Это патриотическое стихотворение написано очевидно, по присоединении Козьмы Пруткова к славянофильской партии, под влиянием Хомякова, Аксаковых и Аполлона Григорьева. Впрочем, Козьма Прутков, соображавшийся всегда с видами правительства и своего начальства, отнюдь не вдавался в крайности и по славянофильству; он сочувствовал славянофилам в превознесении только тех отечественных особенностей, которые правительство оставляло неприкосновенными, как полезные или безвредные, не переделывая их на западный образец: но при этом он, следуя указаниям правительства, предпочитал для России: государственный совет и сенат — боярской думе и земским собраниям; чистое бритье лица — поношению бороды; плащ-альмавиву — зипуну и т. п.».

Первая публикация — в «Современнике»,
1853, № 1,
в статье Панаева (Нового Поэта)
«Канун Нового, 1853 года».

СТАН И ГОЛОС
Басня
Хороший стан, чем голос звучный, Иметь приятней во сто крат. Вам это пояснить я басней рад.
Какой-то становой, собой довольно тучный, Надевши ваточный халат, Присел к открытому окошку И молча начал гладить кошку. Вдруг голос горлицы внезапно услыхал... «Ах, если б голосом твоим я обладал, — Так молвил пристав,— я б у тещи Приятно пел в тенистой роще И сродников своих пленял и услаждал!» А горлица на то головкой покачала И становому так, воркуя, отвечала: «А я твоей завидую судьбе: Мне голос дан, а стан тебе».

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 3.

ОСАДА ПАМБЫ
Романсеро, с испанского
Девять лет дон Педро Гомец, По прозванью Лев Кастильи, Осаждает замок Памбу, Молоком одним питаясь. И все войско дона Педра, Девять тысяч кастильянцев, Все, по данному обету, Не касаются мясного, Ниже* хлеба не снедают; Пьют одно лишь молоко. Всякий день они слабеют, Силы тратя по-пустому. Всякий день дон Педро Гомец О своем бессилье плачет, Закрываясь епанчою. Настает уж год десятый. Злые мавры торжествуют; А от войска дона Педра Налицо едва осталось Девятнадцать человек. Их собрал дон Педро Гомец И сказал им: «Девятнадцать! Разовьем свои знамена, В трубы громкие взыграем И, ударивши в литавры, Прочь от Памбы мы отступим Без стыда и без боязни. Хоть мы крепости не взяли, Но поклясться можем смело Перед совестью и честью: Не нарушили ни разу Нами данного обета, — Целых девять лет не ели, Ничего не ели ровно, Кроме только молока!» Ободренные сей речью, Девятнадцать кастильянцев, Все, качаяся на седлах, В голос слабо закричали: «Sancto Jago Compostello!** Честь и слава дону Педру, Честь и слава Льву Кастильи!» А каплан*** его Диего Так сказал себе сквозь зубы: «Если б я был полководцем, Я б обет дал есть лишь мясо, Запивая сантуринским». И, услышав то, дон Педро Произнес со громким смехом: «Подарить ему барана; Он изрядно подшутил».
* Ниже — ни даже, отнюдь не. ** Святой Иаков Компостельскии! (исп.) ***Каплан — капеллан, священник.

Первая публикация — в «Искре»
(не в ленинской!), 1859, № 28,
под заглавием:«Опрометчивость (быль)»,
за подписью Б. Ф.

ЭПИГРАММА
№II
Раз архитектор с птичницей спознался. И что ж? — в их детище смешались две натуры: Сын архитектора — он строить покушался, Потомок птичницы — он строил только «куры».

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, №4,
под заглавием: «Из Гейне».

ДОБЛЕСТНЫЕ СТУДИОЗУСЫ
Как будто из Гейне
Фриц Вагнер, студьозус из Иены, Из Бонна Иеронимус Кох Вошли в кабинет мой с азартом, Вошли, не очистив сапог.
«Здорово, наш старый товарищ! Реши поскорее наш спор: Кто доблестней: Кох или Вагнер?» Спросили с бряцанием шпор.
«Друзья! вас и в Иене и в Бонне Давно уже я оценил. Кох логике славно учился, А Вагнер искусно чертил».
Ответом моим недовольны: «Решай поскорее наш спор!» — Они повторили с азартом И с тем же бряцанием шпор.
Я комнату взглядом окинул И, будто узором прельщен, «Мне нравятся очень... обои!» — Сказал им и выбежал вон.
Понять моего каламбура Из них ни единый не мог, И долго стояли в раздумье Студьозусы Вагнер и Кох

Первая публикация —
в «Полном собрании сочинений» 1884 года

        Пародия на стихотворение профколлеги
        В. Г. Бенедиктова «Кудри»:
Кудри девы-чародейки, Кудри — блеск и аромат, Кудри — кольца, струйки, змейки, Кудри — шелковый каскад! «Кто ж владелец будет полный Этой россыпи златой? Кто-то будет эти волны Черпать жадною рукой? Кто из нас, друзья-страдальцы, Будет амвру их впивать, Навивать их шелк на пальцы, Поцелуем припекать, Мять и спутывать любовью И во тьме по изголовью Беззаветно рассыпать?»
ШЕЯ
Моему сослуживцу г. Бенедиктову*
Шея девы — наслажденье; Шея — снег, змея, нарцисс; Шея — ввысь порой стремленье; Шея — склон порою вниз. Шея — лебедь, шея — пава, Шея — нежный стебелек; Шея — радость, гордость, слава; Шея — мрамора кусок!.. Кто тебя, драгая шея, Мощной дланью обоймет? Кто тебя, дыханьем грея, Поцелуем пропечет? Кто тебя, крутая выя, До косы от самых плеч, В дни июля огневые Будет с зоркостью беречь: Чтоб от солнца, в зной палящий, Не покрыл тебя загар; Чтоб поверхностью блестящей Не пленился злой комар; Чтоб черна от черной пыли Ты не сделалась сама; Чтоб тебя не иссушили Грусть, и ветры, и зима?!
* В «Полном собрании сочинений» 1884 года издано с подзаголовком: «Посвящается поэту-сослуживцу, г-ну Бенедиктову».
В рукописи В. Жемчужникова стихотворение завершали строки, зачеркнуты автором:
Я тебя держал бы в холе, И берег бы, охранял; Я б тебя, гуляя в поле, Дымкой нежной прикрывал. Я б врагов твоих с раченьем , Дланью собственной давил; А тебя бы с восхищеньем Все ласкал бы и любил!

Первая публикация — в «Современнике»,
1860, № 3.

ПОМЕЩИК И ТРАВА
Басня
На родину со службы воротясь, Помещик молодой, любя во всем успехи, Собрал своих крестьян: «Друзья, меж нами связь — Залог утехи; Пойдемте же мои осматривать поля!» И, преданность крестьян сей речью воспаля, Пошел он с ними купно. «Что ж здесь мое?» — «Да все,— ответил голова.— Вот Тимофеева трава...» «Мошенник! — тот вскричал,— ты поступил преступно!
Корысть мне недоступна; Чужого не ищу; люблю свои права! Мою траву отдать, конечно, пожалею; Но эту возвратить немедля Тимофею!»
Оказия сия, по мне, уж не нова. Антонов есть огонь, но нет того закону, Чтобы всегда огонь принадлежал Антону.

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 3,
под заглавием: «*** (Подражание Гейне)».

НА ВЗМОРЬЕ
На взморье, у самой заставы, Я видел большой огород. Растет там высокая спаржа; Капуста там скромно растет.
Там утром всегда огородник Лениво проходит меж гряд; На нем неопрятный передник; Угрюм его пасмурный взгляд.
Польет он из лейки капусту; Он спаржу небрежно польет; Нарежет зеленого луку И после глубоко вздохнет.
Намедни к нему подъезжает Чиновник на тройке лихой. Он в теплых, высоких галошах, На шее лорнет золотой.
«Где дочка твоя?» — вопрошает Чиновник, прищурясь в лорнет, Но, дико взглянув, огородник Махнул лишь рукою в ответ.
И тройка назад поскакала, Сметая с капусты росу... Стоит огородник угрюмо И пальцем копает в носу.

Первая публикация —
в «Полном собрании сочинений» 1884 года.

КАТЕРИНА
Quousque tandem, Catilina, abutere patientia nostra?* Цицерон
«При звезде, большого чина, Я отнюдь еще не стар... Катерина! Катерина!» «Вот, несу вам самовар». «Настоящая картина!» «На стене, что ль? это где?» «Ты картина, Катерина!» «Да, в пропорцию везде». «Ты девица; я мужчина...» «Ну, так что же впереди?» «Точно уголь, Катерина, Что-то жжет меня в груди!» «Чай горяч, вот и причина». «А зачем так горек чай, Объясни мне, Катерина?» «Мало сахару, я, чай?» «Словно нет о нем помина!» «А хороший рафинад». «Горько, горько Катерина, Жить тому, кто не женат!» «Как монахи все едино, Холостой.ли, иль вдовец!» «Из терпенья, Катерина, Ты выводишь наконец!!»
* «Quousque tandem, Catilina, abutere patientia nostra?» (л а т.) — «Доколе же, Катилина, будешь ты испытывать наше терпение?» — из речи Цицерона (106 — 43 гг. до н. э.), оратора, писателя и политического деятеля Древнего Рима против Катилины (108 — 62 гг. до н. э.) — его политического противника.

Впервые — в «Современнике», 1854, № 4,
с заглавием: «Баллада» (с немецкого).

    Пародия на перевод Жуковского
    баллады Шиллера «Рыцарь Тогенбург».
    До Пруткова над Жуковским шутил другой
    великий пародист Александр Пушкин:
        Послушай, дедушка, мне каждый раз,
        Когда взгляну на этот замок Ретлер,
        Приходит в мысль: что, если это проза,
        Да и дурная?.....
    Это пародия на стихотворение «Тленность»
    (вышло в III книге «Для немногих»,1818),
    написанное белым стихом  и начатое так:
        Послушай, дедушка: мне каждый раз,
        Когда взгляну на этот замок Ретлер,
        Приходит в мысль: что, если то ж случится
        И с нашей хижиной?
    По рассказу Льва Пушкина, прочтя пародию,
    Жуковский «смеялся, но не уверил Пушкина, 
    что  это стихи» (Пушкин в воспоминаниях
    современников, М. 1950). Как смеялся
    Пушкин над замененными  им строчками
    Жуковского, можно лишь догадываться.
    К сожалению, ни тот, ни другой не успели
    насладиться лирическими шутками Пруткова.
НЕМЕЦКАЯ БАЛЛАДА
Барон фон Гринвальдус, Известный в Германьи, В забралах и в латах, На камне пред замком, Пред замком Амальи, Сидит принахмурясь;
Сидит и молчит. Отвергла Амалья Баронову руку!.. Барон фон Гринвальдус От замковых окон Очей не отводит И с места не сходит; Не пьет и не ест.
Года за годами... Бароны воюют, Бароны пируют... Барон фон Гринвальдус, Сей доблестный рыцарь, Все в той же позицьи На камне сидит.

Первая публикация — в «Современнике»,
1861, № 1,
с названием: «Новая басня К. Пруткова».

ЧИНОВНИК И КУРИЦА
Басня
Чиновник толстенький, не очень молодой, По улице, с бумагами под мышкой, Потея и пыхтя и мучимый одышкой, Бежал рысцой. На встречных он глядел заботливо и странно, Хотя не видел никого. И колыхалася на шее у него. Как маятник, с короной Анна. На службу он спешил, твердя себе: «Беги, Скорей беги! Ты знаешь, Что экзекутор наш с той и другой ноги Твои в чулан упрячет сапоги, Коль ты хотя немножко опоздаешь!» Он все бежал. Но вот Вдруг слышит голос из ворот; «Чиновник! окажи мне дружбу; Скажи, куда несешься ты?» — «На службу!» «Зачем не следуешь примеру моему, Сидеть в спокойствии? признайся напоследок!» Чиновник, курицу узревши этак Сидящую в лукошке, как в дому, Ей отвечал: «Тебя увидя, Завидовать тебе не стану я никак; Несусь я точно так, Но двигаюсь вперед; а ты несешься сидя!» Разумный человек коль баснь сию прочтет, То, верно, и мораль из оной извлечет.

Первая публикация: «Современник», 1860, №3.

    Пародия на начало «Моей богинй» Шербины:
    Члены елеем натри мне,
                понежь благородное тело
    Прикосновением мягким руки,
                омоченной обильно
    В светло-янтарные соки
                аттической нашей оливы.
    Лоснится эта рука
                под елейною влагой, как мрамор,
    Свежепрохладной струёй
                разливаясь по мышцам и бедрам,
    Иль будто лебедь касается белой
                ласкающей грудью.
По версии П. Н. Беркова, при переиздании стихотворени поэт опустил эти строки под влиянием пародии Пруткова (см. «Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова», М. — Л., «Academia», 1933). Однако, пародист спас поэта Н. Ф. Щербину (1821 — 1869) и его стихи от забвения.
ФИЛОСОФ В БАНЕ
С древнего греческого
Полно меня, Левконоя, упругою гладить ладонью; Полно по чреслам моим вдоль поясницы скользить. Ты позови Дискомета, ременно-обутого Тавра; В сладкой работе твоей быстро он сменит тебя. Опытен Тавр и силен; ему нипочем притиранья! На спину вскочит как раз; в выю упрется пятой. Ты же меж тем щекоти мне слегка безволосое темя; Взрытый наукою лоб розами тихо укрась.

Первая публикация —
в «Полном собрании сочинений» 1884 года.

НОВОГРЕЧЕСКАЯ ПЕСНЬ
Спит залив. Эллада дремлет. Под портик уходит мать Сок гранаты выжимать... Зоя! нам никто не внемлет! Зоя, дай себя обнять!
Зоя, утренней порою Я уйду отсюда прочь; Ты смягчись, покуда ночь! Зоя, утренней порою Я уйду отсюда прочь...
Пусть же вихрем сабля свищет! Мне Костаки не судья! Прав Костаки, прав и я! Пусть же вихрем сабля свищет; Мне Костаки не судья!
В поле брани Разорваки Пал за вольность, как герой. Бог с ним! рок его такой. Но зачем же жив Костаки, Когда в поле Разорваки Пал за вольность, как герой?!
Видел я вчера в заливе Восемнадцать кораблей; Все без мачт и без рулей... Но султана я счастливей; Лей вина мне, Зоя, лей!
Лей, пока Эллада дремлет, Пока тщетно тщится мать Сок гранаты выжимать... Зоя, нам никто не внемлет! Зоя, дай себя обнять!

Первая публикация: «Современник», 1854, №4.

В АЛЬБОМ N.N.
Желанья вашего всегда покорный раб, Из книги дней моих я вырву полстраницы И в ваш альбом вклею... Вы знаете, я слаб Пред волей женщины, тем более девицы. Вклею!.. Но вижу я, уж вас объемлет страх! Змеей тоски моей пришлось мне поделиться; Не целая змея теперь во мне, но — ax! — Зато по ползмеи в обоих шевелится.

Первая публикация: «Современник», 1860, №3.

        Пародия на стихотворение А. Фета
        «Непогода. Осень...»:
Непогода. Осень. Куришь, Куришь — все как будто мало... Хоть читал бы — только чтенье Подвигается так вяло Подзаголовок — намек на переводы Фета с персидского.
ОСЕНЬ
С персидского, из ибн-Фета
Осень. Скучно. Ветер воет. Мелкий дождь по окнам льет. Ум тоскует; сердце ноет; И душа чего-то ждет.
И в бездейственном покое Нечем скуку мне отвесть... Я не знаю: что такое? Хоть бы книжку мне прочесть!

Первая публикация: газета «Новое время»,
1881, № 2026.

ЗВЕЗДА И БРЮХО
Басня
На небе, вечерком, светилася звезда. Был постный день тогда: Быть может, пятница, быть может, середа. В то время по саду гуляло чье-то брюхо И рассуждало так с собой, Бурча и жалобно и глухо: «Какой Хозяин мой Противный и несносный! Затем, что день сегодня постный, Не станет есть, мошенник, до звезды; Не только есть — куды! Не выпьет и ковша воды!.. Нет, право, с ним наш брат не сладит:
Знай бродит по саду, ханжа, На мне ладони положа; Совсем не кормит, только гладит».
Меж тем ночная тень мрачней кругом легла. Звезда, прищурившись, глядит на край окольный; То спрячется за колокольней, То выглянет из-за угла, То вспыхнет ярче, то сожмется, Над животом исподтишка смеется... Вдруг брюху ту звезду случилось увидать. Ан хвать! Она уж кубарем несется С небес долой, Вниз головой, И падает, не удержав полета; Куда ж? — в болото! Как брюху быть? Кричит: «ахти!» да «ах!» И ну ругать звезду в сердцах. Но делать нечего: другой не оказалось, И брюхо, сколько ни ругалось, Осталось, Хоть вечером, а натощак.
Читатель! басня эта Нас учит не давать, без крайности, обета
Поститься до звезды, Чтоб не нажить себе беды. Но если уж пришло тебе хотенье Поститься для душеспасенья,
То мой совет (Я говорю из дружбы): Спасайся, слова нет, Но главное: не отставай от службы! Начальство, день и ночь пекущеесь о нас, Коли сумеешь ты прийтись ему по нраву,
Тебя, конечно, в добрый час Представит к ордену святого Станислава. Из смертных не один уж в жизни испытал, Как награждают нрав почтительный и скромный. Тогда,— в день постный, в день скоромный, — Сам будучи степенный генерал, Ты можешь быть и с бодрым духом, И с сытым брюхом? Ибо кто ж запретит тебе всегда, везде Быть при звезде?

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 4.

    Образцом для остроумного подражания
    Козьмы Пруткова явились популярные
    стихи одного из создателей Козьмы
    Пруткова Алексея Толстого,
    написанные им в 1840-е годы:
	
        Колокольчики мои,
        Цветики степные!
        Что глядите на меня,
        Темно-голубые?
        И о чем звените вы
        В день веселый мая,
        Средь некошенной травы
        Головой качая? 
		
        Конь несет меня стрелой
        На поле открытом;
        Он вас топчет под собой,
        Бьет своим копытом.
        Колокольчики мои,
        Цветики степные!
        Не кляните вы меня,
        Темно- голубые! 
		
        Я бы рад вас не топтать,
        Рад промчаться мимо,
        Но уздой не удержать
        Бег неукротимый!
        Я лечу, лечу стрелой,
        Только пыль взметаю;
        Конь несет меня лихой,-
        А куда? не знаю!

    Странно, что за 150 лет существования
    автопародии ее не поставили рядом
    с замечательным оригиналом, отчего бы
    выиграли все. Теперь, наконец-то, Толстой
    попал в звездную плеяду удостоенных лиры
    Пруткова классиков, воспеваемых им
    от Катулла и Сенеки. Сам Козьма добавил
    себе объективности, а баллада-подражание
    заблистала новыми красками, усилив колорит
    героя: во-первых, выяснилоь, что всадник
    проскакал долгий путь, не вылезая из седла,
    как минимум, полгода, с майского поля
    до снежного косогора, воздвигнутого
    коварным пародистом; во-вторых, открылась
    причина по которой он не выдал своей
    страшной тайны — не знал!
ПУТНИК
Баллада
Путник едет косогором; Путник по полю спешит. Он обводит тусклым взором Степи снежной грустный вид.
«Ты к кому спешишь навстречу, Путник гордый и немой?» «Никому я не отвечу; Тайна то души больной!
Уж давно я тайну эту Хороню в груди своей И бесчувственному свету Не открою тайны сей:
Ни за знатность, ни за злато, Ни за груды серебра, Ни под взмахами булата, Ни средь пламени костра!»
Он сказал и вдаль несется Косогором, весь в снегу. Конь испуганный трясется, Спотыкаясь на бегу.
Путник с гневом погоняет Карабахского коня. Конь усталый упадает, Седока с собой роняет И под снегом погребает Господина и себя.
Схороненный под сугробом, Путник тайну скрыл с собой. Он пребудет и за гробом Тот же гордый и немой.

Впервые — «Современник», 1854, №2.

ЖЕЛАНИЕ БЫТЬ ИСПАНЦЕМ
Тихо над Альгамброй. Дремлет вся натура. Дремлет замок Памбра. Спит Эстремадура.
Дайте мне мантилью; Дайте мне гитару; Дайте Инезилью, Кастаньетов пару.
Дайте руку верную, Два вершка булату, Ревность непомерную, Чашку шоколату.
Закурю сигару я, Лишь взойдет луна. Пусть дуэнья старая Смотрит из окна!
За двумя решетками Пусть меня клянет; Пусть шевелит четками, Старика зовет.
Слышу на балконе Шорох платья, — чу! — Подхожу я к донне, Сбросил епанчу.
Погоди, прелестница! Поздно или рано Шелковую лестницу Выну из кармана!..
О сеньора милая, Здесь темно и серо... Страсть кипит унылая В вашем кавальеро;
Здесь, перед бананами, Если не наскучу, Я между фонтанами Пропляшу качучу.
Но в такой позиции Я боюся, страх, Чтобы инквизиции Не донес монах!
Уж недаром мерзостный, Старый альгвазил Мне рукою дерзостной Давеча грозил
Но его, для сраму, я Маврою* одену; Загоню на самую На Сьерра-Морену!
И на этом месте, Если вы мне рады, Будем петь мы вместе Ночью серенады.
Будет в нашей власти Толковать о мире, О вражде, о страсти, О Гвадалквивире;
Об улыбках, взорах, Вечном идеале, О тореодорах И об Эскурьяле...**
Тихо над Альгамброй, Дремлет вся натура. Дремлет замок Памбра. Спит Эстремадура.***
* Здесь, очевидно, разумеется племенное имя: мавр, Мавритании, а не женщина Мавра. Впрочем, это объяснение даже лишнее; потому что о другом магометанском племени тоже говорят иногда в женском роде: турка. Ясно, что этим определяются -- сточные нравы. (Примечание К. Пруткова.)
** В писарскую копию текста первого издания перед заключительным четверостишием В. Жемчужников вписал строки, не вошедшие в собрание сочинений:
Дайте мне конфетку, Хересу, малаги, Персик, амулетку, Кисточку для шпаги;
Дайте опахало, Брошку иль вуаль, Если же хоть мало Этого вам жаль, —
К вам я свой печальный Обращаю лик: Дайте нацьональный Мне хоть воротник!..
*** Эскурьял — Эскуриал, город со старинным дворцом и монастырем, Альгамбра — крепость в Гренаде, Сьерра-Морена и Эстремадура — горный хребет и провинция в Испании.

Впервые — «Современник», 1854, № 2.

ДРЕВНЕЙ ГРЕЧЕСКОЙ СТАРУХЕ,
ЕСЛИ Б ОНА ДОМОГАЛАСЬ МОЕЙ ЛЮБВИ
Подражание Катуллу
Отстань, беззубая!.. твои противны ласки! С морщин бесчисленных искусственные краски, Как известь, сыплются и падают на грудь. Припомни близкий Стикс и страсти позабудь! Козлиным голосом не оскорбляя слуха, Замолкни, фурия!.. Прикрой, прикрой, старуха, Безвласую главу, пергамент желтых плеч И шею, коею ты мнишь меня привлечь! Разувшись, на руки надень свои сандальи; А ноги спрячь от нас куда-нибудь подалей! Сожженной в порошок, тебе бы уж давно Во урне глиняной покоиться должно.

«Современник» в № 10 в 1859 имел честь впервые осчастливить мир этим шедевром.

ПАСТУХ, МОЛОКО И ЧИТАТЕЛЬ
Басня
Однажды нес пастух куда-то молоко, Но так ужасно далеко, Что уж назад не возвращался.
Читатель! он тебе не попадался?

Первая публикация —
в «Полном собрании сочинений» 1884 года
с подзаголовком: «Из Письма московскому приятелю».

РОДНОЕ
Отрывок из письма И. С. Аксакову*
В борьбе суровой с жизнью душной Мне любо сердцем отдохнуть; Смотреть, как зреет хлеб насущный Иль как мостят широкий путь. Уму легко, душе отрадно, Когда увесистый, громадный, Блестящий искрами гранит В куски под молотом летит... Люблю подсесть подчас к старухам, Смотреть на их простую ткань. Люблю я слушать русским ухом На сходках родственную брань.
Вот собралися: «Эй, ты, леший! А где зипун?» — «Какой зипун?» «Куда ты прешь? знай, благо, пеший!» «Эк, чертов сын!» — «Эк, старый врун!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И так друг друга, с криком вящим, Язвят в колене восходящем.
* Здесь помещается только отрывок недоконченного стихотворения, найденного в сафьяновом портфеле Козьмы Пруткова, имеющем золоченую печатную надпись: «Сборник неоконченного (d'inacheve) № 2».

Первая публикация —
в «Полном собрании сочинений» 1884 года.

        Подзаголовок в рукописях —
        «С персидского. Из Ибн-фета».
        Пародия на стихотворение А. А. Фета:
В дымке-невидимке Выплыл месяц вешний. Цвет садовый дышит Яблонью, черешней, Так и льнет, целуя Тайно и нескромно... И тебе не грустно? И тебе не томно? Истерзался песней Соловей без розы. Плачет старый камень, В пруд роняя слезы. Уронила косы Голова невольно... И тебе не томно? И тебе не больно?
БЛЕСТКИ ВО ТЬМЕ
Над плакучей ивой Утренняя зорька... А в душе тоскливо, И во рту так горько.
Дворик постоялый На большой дороге... А в душе усталой Тайные тревоги.
На озимом поле Псовая охота... А на сердце боли Больше отчего-то.
В синеве небесной Пятнышка не видно... Почему ж мне тесно? Отчего ж мне стыдно?
Вот я снова дома: Убрано роскошно... А в груди истома И как будто тошно!
Свадебные брашна, Шутка-прибаутка... Отчего ж мне страшно? Почему ж мне жутко?

Первая публикация —
в «Полном собрании сочинений» 1884 года.

ПЕРЕД МОРЕМ ЖИТЕЙСКИМ*
Все стою на камне, — Дай-ка брошусь в море... Что пошлет судьба мне, Радость или горе?
Может, озадачит... Может, не обидит... Ведь кузнечик скачет, А куда — не видит.
* Напоминаем, что это стихотворение написано Козьмою Прутковым в момент тчаяния и смущения его по поводу готовившихся правительственных реформ. (См. об этом в «Биографических сведениях».)

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 10.

МОЙ СОН
Уж солнце зашло; пылает заря. Небесный покров, огнями горя, Прекрасен.
Хотелось бы ночь напролет проглядеть На горнюю, чудную, звездную сеть; Но труд мой усталость и сон одолеть Напрасен!
Я силюсь не спать, но клонит ко сну. Боюся, о музы, вдруг я засну Сном вечным?
И кто мою лиру в наследство возьмет? И кто мне чело вкруг венком обовьет? И плачем поэта в гробу помянет Сердечным?
Ах! вот он, мой страж! милашка луна!.. Как пышно средь звезд несется она, Блистая!..
И, с верой предавшись царице ночей, Поддался я воле усталых очей, И видел во сне, среди светлых лучей, Певца я.
И снилося мне, что я тот певец, Что в тайные страсти чуждых сердец Смотрю я
И вижу все думы сокрытые их, А звуки рекой из-под пальцев моих Текут по вселенной со струн золотых, Чаруя.
И слава моя гремит, как труба. И песням моим внимает толпа Со страхом.
Но вдруг... я замолк, заболел, схоронен; Землею засыпан; слезой орошен... И в честь мне воздвигли семнадцать колонн Над прахом.
И к Фебу предстал я, чудный певец. И с радостью Феб надел мне венец Лавровый.
И вкруг меня нимфы теснятся толпой; И Зевс меня гладит всесильной рукой; Но — ax! — я проснулся, к несчастью, живой. Здоровый!

Впервые опубликовано
в «Полном собрании сочинений» 1884 года.
Пародия на стихотворение Д. В. Веневитинова
«Завещание» (см. «Русская литература», 1968, № 1, с. 201).

В третьем издании «Полного собрания сочинений» 1893 года искажена двенадцатая строка: «Иль опрокинутая кадка!», что вызвало протест Алексея Жемчужникова к М. М. Стасюлевичу: «Кстати, о Пруткове. Один из его поклонников и ценителей указал мне недавно (и с большой грустью) на одну поправку, сделанную в 3-м издании. А именно, в предсмертном стихотворении Пруткова (стр. 82) последний стих второй строфы оказывается измененным. Вместо: «Иль опрокинутая лодка» напечатано: «иль опрокинутая кадка». Конечно: кадка и лампадка рифмуют; между тем как лодка и лампадка — не рифмы; но ведь лодка потому и хороша, что она — не рифма. Прутков принял ее за рифму потому, что он в это время уже угасал. На стр. 83 (в конце) именно сказано: «уже в последних двух стихах 2-й строфы не-сомненно высказывается предсмертное замешательство мыслей и слуха покойного». После сделанного в третьем издании исправления это замечание не имеет уже значения. Замешательства слуха не было. Лампадка и кадка — прекрасные рифмы, удовлетворяющие самому утонченному слуху. Как могло случиться такое обстоятельство? Это — не опечатка; это — явное; преднамеренное исправление. Как видите, и я также очень огорчен. По этому поводу обращаюсь к Вам с следующей убедительнейшей просьбою. Если я не дождусь 4-го издания Пруткова, а вы, бог даст, будете живы и здоровы и будете таковым руководить в Вашей типографии (чего я очень желаю), то непременно восстановить лодку, которая в первых двух изданиях фигурировала с таким успехом, что еще до сих пор не забыли почитатели Пруткова» (М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке», т. IV., Сб., 1912, с. 376).
Судя по тому, что лодка возвратитилась на последнюю страницу творчества поэта, Алексей Жемчужников, последний из оставшихся в живых авторов Пруткова, отстоял правду о последних мгновениях судьбы сочинителя без ложной бравурной смерти с опрокинутой кадкой

ПРЕДСМЕРТНОЕ
Найдено недавно, при ревизии Пробирной Палатки, в делах сей последней
Вот час последних сил упадка От органических причин... Прости, Пробирная Палатка, Где я снискал высокий чин, Но музы не отверг объятий Среди мне вверенных занятий! Мне до могилы два-три шага... Прости, мой стих! и ты, перо! И ты, о писчая бумага, На коей сеял я добро! Уж я потухшая лампадка Иль опрокинутая лодка!
Вот, все пришли... Друзья, бог помочь!.. Стоят гишпанцы, греки вкруг... Вот юнкер Шмидт... Принес Пахомыч На гроб мне незабудок пук... Зовет Кондуктор... Ах!..
Необходимое объяснение
Это стихотворение, как указано в заглавии оного, найдено недавно, при ревизии Пробирной Палатки, в секретном деле, за время управления сею Палаткою Козьмы Пруткова. Сослуживцы и подчиненные покойного, допрошенные господином ревизором порознь, единогласно показали, что стихотворение сие написано им, вероятно, от самый день и даже перед самым тем мгновением, когда все чиновники Палатки были внезапно, в присутственные часы, потрясены и испуганы громким воплем «Ах!», раздавшимся из директорского кабинета. Они бросились в этот кабинет и усмотрели там своего директора, Козьму Петровича Пруткова, недвижимым, в кресле перед письменным столом. Они бережно вынесли его в этом же кресле, сначала в приемний зал, а потом в его казенную квартиру, где он мирно скончался через три дня. Господин ревизор признал эти показания достойными полного доверия по следующим соображениям: 1) почерк найденной рукописи сего стихотворения во всем схож с тем несомненным почерком усопшего, коим он писал свои собственноручные доклады по секретным делам и многочисленные административные проекты; 2) содержание стихотворения вполне соответствует объясненному чиновниками обстоятельству, и 3) две последние строфы сего стихотворения писаны весьма нетвердым, дрожащим почерком, с явным, но тщетным усилием соблюсти прямизну строк; Последнее слово: «Ах!» даже не написано, а как бы вычерчено густо и быстро в последнем порыве улетающей жизни. Вслед за этим словом имеется на бумаге большое чернильное пятно, происшедшее явно от пера, выпавшего из руки. На основании всего вышеизложенного господин ревизор, с разрешения министра финансов, оставил это дело без дальнейших последствий, ограничившись извлечением найденного стихотворения из секретной переписки директора Пробирной Палатки и передачею оного совершенно частно, через сослуживцев покойного Козьмы Пруткова, ближайшим его сотрудникам. Благодаря такой счастливой случайности это предсмертное знаменательное стихотворение Козьмы Пруткова делается в настоящее время достоянием отечественной публики. Уже в последних двух стихах 2-й строфы, несомненно, выказывается предсмертное замешательство мыслей и слуха покойного; а читая третью строфу, мы как бы присутствуем лично при прощании поэта с творениями его музы. Словом, в этом стихотворении отпечатлелись все подробности любопытного перехода Козьмы Пруткова в иной мир, прямо с должности директора Пробирной Палатки.
 

СТИХОТВОРЕНИЯ,
не включавшиеся в собрание сочинений
Козьмы Пруткова


Первая публикация: «Современник», 1854, №2.
У Пруткова две Эпиграммы №2 и это не опечатка, это — замечательно, это —рождение логического плюрализма. Эта Эпиграмма №2 была первой, а потом вместо нее появилась вторая Эпиграмма №2. Все гениальное просто, как 2Х2=4. Кстати, всего у Пруткова четыре эпиграммы, хотя Эпиграммы №4 у него нет.

* Лизимах — римский философ-стоик III века.

ЭПИГРАММА №II
Мне, в размышлении глубоком, Сказал однажды Лизимах*: «Что зрячий зрит здоровым оком, Слепой не видит и в очках!»

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 3.

К ТОЛПЕ
Клейми, толпа, клейми в чаду сует всечасных Из низкой зависти мой громоносный стих: Тебе не устрашить питомца муз прекрасных. Тебе не сокрушить треножников златых!.. Озлилась ты?! так зри ж, каким огнем презренья, Какою гордостью горит мой ярый взор, Как смело черпаю я в море вдохновенья Свинцовый стих тебе в позор!
Да, да! клейми меня!.. Но не бесславь восторгом Своим бессмысленным поэта вещих слов! Я ввек не осрамлю себя презренным торгом, Вовеки не склонюсь пред сонмищем врагов: Я вечно буду петь и песней наслаждаться, Я вечно буду пить чарующий нектар. Раздайся ж прочь, толпа!.. довольно насмехаться! Тебе ль познать Пруткова дар?!
Постой!.. Скажи: за что ты злобно так смеешься? Скажи: чего давно так ждешь ты от меня? Не льстивых ли похвал?! Нет, их ты не дождешься! Призванью своему по гроб не изменя, Но с правдой на устах, улыбкою дрожащих, С змеею желчною в изношенной груди, Тебя я наведу в стихах, огнем палящих, На путь с неправого пути!
         Впервые — в «Современнике»,1854, № 3.
 Не стоит мучиться вопросом, почему Владимир
 Жемчужников не включил свое стихотворение
 в «Полное собрание сочинений» Пруткова. Не
 гадай, прозорливый читатель, это и так ясно,
 как день! Не нужно даже ходить к Диогену за
 факелом. Хотя было два могучих аргумента за.
 Во-первых, это автопародия Козьмы Пруткова.
 Явив пародию на свою «Поездку в Кронштадт»,
 Прутков ставил себя на один пьедестал рядом
 с вдохновлявшими его на подражания кумирами
 — Эзопом, Сенекой, Шекспиром, Пушкиным,
 Гейне. Во-вторых, продолжение родило
 первый сериал в пародийном жанре. Обе мысли
 блестяще реализовались в журнальной версии
 1854 г. Но дальше — напомню, внимательный
 читатель, в окончании парадилогии Прутков
 «на берег сходя... пошел среди народа, Смело
 в очи всем глядя», — 30 лет хождения в народ
 до издания книги сочинений поэт зрел в глазу
 народа изменение точки зрения на сериализм
 и, предвидя усугубление этой тенденции,
 контракцентацией соучастия в родоначалии
 концепта постарался завуалировать двойню,
 зачатую преждевременно, что, в итоге, спасло
 самобытность искусства 20 века, пронесло
 мимо него и оттянуло повальное засилие
 сериальности аж до наших скорбных
 зрительских и читательских будней. Взамен, 
 благодарное 20 столетие, высветило еще одну
 блестящую, но ранее невидидимую грань
 стихотворения. Если раньше Прутков подражал
 классикам прошлого, то здесь строками:
         В этом море, в этой призме
         Наших суетных хлопот, —
 передал чудесную эстафетную палочку пародии
 от классика 19 века к величайшему сатирику
 20 столетия — Владимиру Высоцкому. Помнишь,
 читатель, «Письмо из сумасшедшего дома...»:
         Те, кто выжил в катаклизме,
         Пребывают в пессимизме, —
         Их вчера в стеклянной призме
                 К нам в больницу привезли —
         И один из них, механик,
         Рассказал, сбежав от нянек,
         Что Бермудский многогранник —
                 Незакрытый пуп Земли.
 Однако, проблема обнаружения кронштадтской
 призмы Козьмы Пруткова у Бермуд выходит за
 рамки комментария в раздел новостей вечности
 и празднования 300-летия Кронштадта...
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ КРОНШТАДТА
Еду я на пароходе, Пароходе винтовом; Тихо, тихо все в природе, Тихо, тихо все кругом. И, поверхность разрезая Темно-синей массы вод, Мерно крыльями махая, Быстро мчится пароход. Солнце знойно, солнце ярко; Море смирно, море спит; Пар, густою черной аркой, К небу чистому бежит...
На носу опять стою я, И стою я, как утес, Песни солнцу в честь пою я, И пою я не без слез!
С крыльев* влага золотая Льется шумно, как каскад, Брызги, в воду упадая, Образуют водопад, —
И кладут подчас далеко Много по морю следов И премного и премного Струек, змеек и кругов. Ах! не так ли в этой жизни, В этой юдоли забот, В этом море, в этой призме Наших суетных хлопот Мы — питомцы вдохновенья — Мещем в свет свой громкий стих И кладем в одно мгновенье След во всех сердцах людских?!
Так я думал, с парохода Быстро на берег сходя; И пошел среди народа, Смело в очи всем глядя.
* Необразованному читателю родительски объясню, что крыльями называются на пароходе лопасти колеса или двигательного винта.

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 3.

ЭПИГРАММА  №III
Пия душистый сок цветочка, Пчела дает нам мед взамен; Хотя твой лоб — пустая бочка, Но все же ты не Диоген.

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 3.

ПЯТКИ НЕКСТАТИ
Басня
У кого болит затылок, Тот уж пяток не чеши! Мой сосед был слишком пылок. Жил в деревне он, в глуши. Раз случись ему, гуляя, Головой задеть сучок; Он, недолго размышляя, Осердяся на толчок, Хвать рукой за обе пятки — И затем в грязь носом хвать!..
*
Многие привычки гадки, Но скверней не отыскать Пятки попусту хватать!

Первая публикация — в «Современнике»,
1854, № 10.

К ДРУЗЬЯМ ПОСЛЕ ЖЕНИТЬБЫ
Я женился; небо вняло Нашим пламенным мольбам; Сердце сердцу весть подало, Страсть ввела нас в светлый храм.
О друзья! ваш страх напрасен; У меня ль не твердый нрав? В гневе я суров, ужасен, Страж лихой супружних прав.
Есть для мести черным ковам У женатого певца Над кроватью, под альковом, Нож, ружье и фунт свинца!
Нож вострей швейцарской бритвы; Пули меткие в мешке; А ружье на поле битвы Я нашел в сыром песке...
Тем ружьем в былое время По дрохвам певец стрелял И, клянусь, всегда им в темя Всем зарядом попадал!

Стихотворение впервые опубликовано
Б. Я. Бухштабом по корректурам «Современника», 1860, № 3,
в «Полном собрании сочинений Козьмы Пруткова», «Советский писатель», 1949.

ОТ КОЗЬМЫ ПРУТКОВА К ЧИТАТЕЛЮ
В МИНУТУ ОТКРОВЕННОСТИ И РАСКАЯНИЯ
С улыбкой тупого сомненья, профан, ты Взираешь на лик мой и гордый мой взор; Тебе интересней столичные франты, Их пошлые толки, пустой разговор.
Во взгляде твоем я, как в книге, читаю, Что суетной жизни ты верный клеврет, Что нас ты считаешь за дерзкую стаю, Не любишь; но слушай, что значит поэт.
Кто с детства, владея стихом по указке, Набил себе руку и с детских же лет Личиной страдальца, для вящей огласки, Решился прикрыться,— тот истый поэт!
Кто, всех презирая, весь мир проклинает, В ком нет состраданья и жалости нет, Кто с смехом на слезы несчастных взирает,— Тот мощный, великий и сильный поэт!
Кто любит сердечно былую Элладу, Тунику, Афины, Ахарны, Милет, Зевеса, Венеру, Юнону, Палладу — Тот чудный, изящный, пластичный поэт!
Чей стих благозвучен, гремуч, хоть без мысли, Исполнен огня, водометов, ракет, Без толку, но верно по пальцам расчислен,— Тот также, поверь мне, великий поэт!..
Итак, не пугайся ж, встречаяся с нами, Хотя мы суровы и дерзки на вид И высимся гордо над вами главами; Но кто ж нас иначе в толпе отличит?!
В поэте ты видишь презренье и злобу; На вид он угрюмый, больной, неуклюж; Но ты загляни хоть любому в утробу, — Душой он предобрый и телом предюж.

Впервые опубликовано Б. Я. Бухштабом
по корректурам «Современника», 1860, № 3,
в «Полном собрании сочинений Козьмы Пруткова», «Советский писатель», 1949.
Как и предыдущее стихотворение, это
в «Современнике» не публиковалось.


М. П.

К МЕСТУ ПЕЧАТИ
М. П.
Люблю тебя, печати место, Когда без сургуча, без теста, А так, как будто угольком, «М. П.» очерчено кружком!
Я не могу, живя на свете, Забыть покоя и мыслете, И часто я, глядя с тоской, Твержу: «мыслете и покой»!

Впервые стихотворение опубликовано
В. Э. Боградом в «Литературном наследстве»,
т. 67. М., 1959, с. 773.
Печатается по тексту этой публикации.
Сатира на славянофилов.

СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ПЕСНЬ
Уж как мы ль, друзья, люди русские!.. Всяк субботний день в банях паримся, Всякий божий день жирны щи едим, Жирны щи едим, гречневку лопаем, Всё кваском родным запиваючи, Мать святую Русь поминаючи, Да любовью к ней похваляючись, Да всё русскими называючись... И как нас-то все бранят попусту, Что ничего-то мы и не делаем, Только свет коптим, прохлаждаемся, Только пьем-едим, похваляемся... Ах, и вам ли, люди добрые, Нас корить-бранить стыдно б, совестно: Мы работали б, да хотенья нет; Мы и рады бы, да не хочется; Дело плевое, да труда бежим!.. Мы труда бежим, на печи лежим, Ходим в мурмолках, да про Русь кричим, Всё про Русь кричим, — вишь, до охрипу! Так еще ль, друзья, мы не русские?!

Военные афоризмы печатаются по тексту первой публикации В. Л. Бродского в журнале «Голос минувшего», 1922, №2, рукопись, которой утеряна. Заглавие взято из обнаруженной
в Государственной библиотеке СССР имени Ленина машинописной копии, содержащей и «Церемониал». По ней исправлен текст публикации Бродского в «Военных афоризмах» в стихах под №41 вместо: «Посмотри, как вальсируют Глазенап и Бутеноп», печатается: «Посмотри, как вальсируют Блазенап и Гутеноп», что возвращает смысл примечанию Пруткова: «В последней строке фамилии перековерканы. Приказать аудитору, чтоб переправил, сохраняя рифму». Афоризму 89 в «Голосе минувшего» возвращены отсутствующие латинские слова in anima vili по машинописной копии:
«Те, кто помещиков польских душили, делали пробу in anima vili».


Афоризмы 52, 53, 56, 72, как установлено
Б. Я. Бухштабом, основаны на реальных фактах. Корш и Суворин не приняли вызова на дуэль автора нападок на нигилистов
В. В. Крестовского, оскорбленного рецензией Буренина на роман «Панургово стадо», напечатанный в «Санкт-Петербургских ведомостях» (1870, №16).


Афоризм 5. Ремонтерство — пополнение конского состава в армии.
Афоризм 17. П. Н. Берков отмечал, «козлом» называлась полковая касса.
Афоризм 21. Два голубя как два родные брата жили — строка из басни И. А. Крылова «Два голубя» (1809).
Афоризм 29. Ижора и Тосна — притоки Невы, здесь происходили военные маневры.
Афоризм 41. Глазенап и Бутеноп — этими именами делается намек на немецкое засилье в русской армии.
Афоризм 51, 52. Корш В. Ф. (1828 — 1883) — с 1869 по 1874 год редактор газеты «Санкт-Петербургские ведомости».
Крестовский В. В. (1840 — 1895), Суворин А. С. (1834 — 1912), Буренин В. П. (1841 — 1926) — реакционные литераторы; в то время, когда произошло столкновение редакции «Санкт-Петербургских ведомостей» с Крестовским, вызвавшее газетную перепалку, Суворин состоял сотрудником редакции.
Афоризм 53. Фурштадский — рядовой обозной части.
Афоризм 55. Коцебу П. Е. (1801 — 1884) — во время Крымской войны начальник штаба Южной армии, позже генерал-губернатор южных губерний.
Афоризм 89. in anima vili (лат.) — выражение, обычно означающее проведение научных опытов над животными.
Афоризм 93. Черкасский В. А. (1824 — 1878) — общественный деятель умеренно-либерального направления, принимал активное участие в подготовке крестьянской реформы в Польше (1864).
Милютин Н. А. (1818—1872) — государственный деятель; будучи статс-секретарем по делам Царства Польского, крайне враждебно относился к национально-освободительному движению в Польше.
Афоризм 95. Бобровая струя — вещество, вырабатываемое особой железой у речного бобра. Ранее использовалось в медицине для лечебных целей; возбуждающее средство.

ВОЕННЫЕ АФОРИЗМЫ
Для гг. штаб- и обер-офицеров, с применением к понятиям и нижних чинов
П р и м е ч а н и е. Из этих, дошедших до нас случайно, размышлений Фаддея Козьмича мы видим с удивлением, как даровитый сын гениального отца усваивал себе понятия своего века, постоянно его опережая, хотя иногда и заметна борьба между старым и новым временем, на которую обращаем внимание читателя в особых юсках, сделанных, впрочем, на рукописи не нами, а неизвестною рукою, вероятно, командира того полка, где служил (покойный).
1
Нет адъютанта без аксельбанта*;
* Разумеется.
2
Подавая сигналы в рог, Будь всегда справедлив, но строг.
3
Не для какой-нибудь Анюты Из пушек делаются салюты.
4
Строя солдатам новые шинели, Не забывай, что они пили и ели*.
* Здесь видна похвальная заботливость. Я всегда был того же мнения.
5
Фуражировка и ремонтерство Требуют сноровки и прозорства.
6
Во всем покорствуя воле монаршей, Не уклоняйся от контрмаршей.
7
Не бракуй рекрута за то, что ряб, Не всякий в армии Глазенап*,
* Должно быть, был красавец, но я принял полк уже по его выбытьи.
8
Что в конце шеренги стоит фланговый, Это для многих дико и ново*.
* Разве для вновь поступающих.
9
Насколько полковник с Акулиной знаком, Не держи пари с полковым попом*.
* Обыграет наверняка, по случаю исповеди.
10
Что рота на взводы разделяется, В этом никто не сомневается.
11
Да будет целью солдатской амбиции Точная пригонка амуниции*
* Солдат имеет и другую амбицию: служить престол-отечеству. Странно ограничивать цель стремлений.
12
Хоть твои ребята полны коросты, Все ж годятся на аванпосты.
13
Что нельзя командовать шепотом, Это доказано опытом.
14
Лучшую жидовскую квартиру Следует отводить командиру* .
* Отчего же жидовскую?
15
В летнее время, под тенью акации, Приятно мечтать о дислокации.
16
Проходя город Кострому, Заезжай справа по одному*.
* Это можно отнести и к другим городам. Видна односторонность.
17
Чтобы полковнику служба везла, Он должен держать полкового козла*.
* В этом нет никакого смысла. К чему тут козел?
18
В гарнизонных стоянках довольно примеров, Что дети похожи на гг. офицеров*.
* Я сам это заметил.
19
Курящий цыгару над камуфлетом Рискует быть отпетым.
20
Во время дела сгоряча Не стреляй в полкового врача.
21
Два голубя как два родные брата жили — А есть ли у тебя с наливкою бутыли?*
* Довольно остро.
22
Если ни правый, ни левый фланг У тебя ненадежны — пишися: кранк.
23
За то нас любит отец Герасим, Что мы ему бороду фаброй красим.
24
Для ремонтерства и фуражировки Трудно обойтись без сноровки*.
* Повторение. Было уже сказано в п. 5.
25
Будь расторопен — и от году до году Полк принесет тебе боле доходу* * Да, когда справочные цены высоки.
26
Оттого наши командиры и лысы, Что у них прическу объели крысы*.
* Это прямо на меня. Если б он не скончался, я посадил бы его под арест.
27
В том каптенармусова Варвара Виною, что щи у нас без привара.
28
Часто завидую я сорокам, Что у них служба с коротким сроком*.
* Опять нет смысла. Сороки не служат.
29
На берегах Ижоры и Тосны Наши гвардейцы победоносны*.
*Неприличный намек на маневры.
30
Что нету телесного наказания, Это зависит от приказания*.
* Совершенно справедливо.
31
Не говори: меня бить не по чину, Спорют погоны и выпорют спину* .
* Отсталое понятие. У меня в полку не бьют с тех пор, как запрещено.
32
То не может понравиться бабам, Когда скопец командует штабом*.
* Когда же это бывает?
33
Кто не брезгает солдатской задницей, Тому и фланговый служит племянницей*.
* Во-первых, плохая рифма. Во-вторых, страшный разврат, заключающий в себе идею двоякого греха. На это употребляются не фланговые, а барабанщики.
34
Клапан, погончик, петличка, репей — С этим солдат хоть не ешь и не пей!*
* Ну, это преувеличено.
35
Что за беда, что ни хлеба, ни кваса, Пуля найдет солдатское мясо*.
* Видна некоторая жестокость.
36
Не говори в походе: я слаб, Смотри, как шагает Глазенап*.
* Опять Глазенап. В списках значится: переведен в гвардию. Жаль, что не застал, когда принял полк, я бы ставил его в пример в каждом приказе.
37
У бережливого командира в поход Хоть нет сухарей, а есть доход*.
* Если б он не умер, я нарядил бы его на три лишних дежурства.
38
Хоть моя команда и слабосильна, Зато в кармане моем обильно*.
* Дерзость. Счастье, что умер. Не забыть сказать Герасиму, чтобы перестал поминать.
39
Пусть умирают дураки, Были б целы тюфяки.
40
Если прострелят тебя в упор, Пой: Ширин, верин, ристофор.
41
Марш вперед! Ура... Россия! Лишь амбиция была б! Брали форты не такие Бутеноп и Глазенап!
Продолжай атаку смело, Хоть тебе и пуля в лоб — Посмотри, как лезут в дело Глазенап и Бутеноп.
А отбой когда затрубят, Не минуй румяных баб — Посмотри, как их голубят Бутеноп и Глазенап.
Если двигаются тихо, Не жалей солдатских...— Посмотри, как порют лихо Глазенап и Бутеноп.
Пусть тебя навылет ранят, Марш вперед на вражий штаб — Слышишь, там как барабанят Бутеноп и Глазенап.
Но враги уж отступают, В их сердца проник озноб — Посмотри, как их пугают Глазенап и Бутеноп.
Стой! Шабаш! Языци сдались, Каждый стал России раб — Посмотри, как запыхались Бутеноп и Глазенап.
Мир подписан, все пируют, Бал дает бригадный поп — Посмотри, как вальсируют Блазенап и Гутеноп*.
* Это совсем не афоризмы, а более сбивается на солдатскую песню. Впрочем, написано в хорошем духе. Велю адъютанту передать песенникам. Но кто же Бутеноп? В последней строке фамилии перековерканы. Приказать аудитору, чтоб переправил, сохраняя рифму.
42
Если ты голоден и наг, Будь тебе утехой учебный шаг.
43
По мне, полковник хоть провалился, Жила б майорская Василиса*.
* Покорно благодарю.
44
Худо, когда в дивизии Недостает провизии*.
* А в полку еще хуже.
45
Не спрашивай: какой там редут, А иди куда ведут.
46
Держи только свою дирекцию, А тебе уж сделают вивисекцию*.
* Должно быть, посещал университет. У нас гостила дочь инженера из Водяных сообщений, сама потрошила лягушек. Гг. офицеры очень хвалили.
47
Матерьялисты и нигилисты Разве годятся только в горнисты*
* Ну, нет, сомневаюсь. На это нужны грудь и ухо.
48
Казначей, уж как ни верти, А все недостает сотен пяти*.
* Можно пополнить раскладкою на непредвиденные расходы.
49
Если ищешь рифмы на: Европа, То спроси у Бутенопа*.
* Кстати подвернулся Бутеноп. Ну, а если бы его не было? Приказать аудитору, чтоб подыскал еще рифмы к Европе, кроме...
50
Ешь себе кашу с сальцем, А команду считай по пальцам.
51
Ай, фирли-фить, тюрлю-тютю. У нашего майора задница в дегтю!*
* Когда это было: я что-то не припомню. 52
Будь в отступлении проворен, Как перед Крестовским Корш и Суворин.
53
Суворин и Буренин, хотя и штатские, Но в литературе те же фурштатские*.
* Что это за люди? Никогда про них не слыхал. Должно быть из фурлейтов?
54
Не смотри, что в ранце дыра — Иди вперед и кричи: ура!
55
То-то житье было в штабу, Когда начальником был Коцебу*.
* С этим я согласен.
56
Не дерись на дуэли, если жизнь дорога, Откажись, как Буренин, и ругай врага*
* Вишь, прохвост!
57
Что все твои одеколоны, Когда идешь позади колонны.
58
Отнесем, Акулина, попу фунт чаю — Без того, говорит, не обвенчаю.
59
Охота полковому попу Вплоть до развода ездить на пупу.
60
Сумка, лядунка, манерка, лафет — Господин поручик, кеске-ву-фет?*
* Украдено. Это любимая поговорка нашего полкового доктора. Что вы делаете? (фр. qu'est ce que vous faites?)
61
При виде исправной амуниции Как презренны все конституции!*
* Мысль хороша, но рифма никуда не годится. Приказать аудитору исправить.
62
Не будь никогда в обращении груб — Смотри, как себя держит Глазенап*.
* Отдать аудитору.
63
Боже мой, боже мой, как я рад! Завтра назначен церковный парад!*
* Вот это хорошо.
64
Всем завтра ехать к преосвященному, Человеку умному и почтенному.
65
Господам офицерам, подходя к руке, Держать палец на темлячке.
66
Чтоб во время закуски господа юнкера Не прятали осетров в кивера.
67
Наказать юнкеру Шмидту, Чтоб быть ему чище обриту.
68
Мне с адъютантом и с майором Занимать владыку разговором.
69
Прочим в почтительном расстоянии Опустить взор и хранить молчание.
70
Лишь только кончится обед, Всем грянуть залпом: «Много лет!»
71
Перед отъездом, подходя к руке, Опять держать палец на темлячке*.
* Да какие же это афоризмы? Это взято прямо из моего приказа, когда мы всем лком ездили поздравить владыку.
72
Есть ли на свете что-нибудь горше, Как быть сотрудником при Корше?*
* В этом афоризме не вижу ничего военного. И кто опять этот Корш?
73
Не нам, господа, подражать Плинию, Наше дело выравнивать линию.
74
Не нужны нам никакие фермы-модели, Были бы сводни и бордели.
75
Для нас овцеводство и скотоводство — Это, господа, наше производство*.
* Опять все это украдено. Все из моей речи, которую я говорил в день водосвятия.
76
Наш полковник, хотя не пьяница, Но зато фабрится и румянится*.
* Ax, он прохвост! Если я когда и употреблял румяны, то, конечно, не для лица, а ему почему знать.
77
Ax, господа! Быть беде! Г. полковник сидит на биде*.
* Неправда. Никогда в жизни не сиживал.
78
Гг. офицеры! Шилды-шивалды! Пустимтесь в присядку, поднявши фалды*.
* Видно похвальное сближение с нижними чинами. Не забыть отнести к прогрессу.
79
Что бы нам, господа, взять по хлысту, Постегать прохожих на мосту*.
* Шалость, могущая навлечь неприятности. Справиться, было ли исполнено.
80
Тому удивляется вся Европа, Какая у полковника обширная шляпа*.
* Чему удивляться? Обыкновенная, с черным султаном. Я от формы не отступаю. Насчет неправильной рифмы, отдать аудитору, чтобы приискал другую.
81
Будемте, господа, стоять по чину, Пока адъютант выводит «Лучину»*.
* Это когда мы ездили в Житомир на пикник.
82
Все у меня одеты по форме. Зачем мне заботиться о корме?*
* Если встретимся на том свете, посажу в нужник под арест на две недели.
83
Господа, откроемте подписку, Поднесем полковнику глиняную миску*.
* Отчего же глиняную? Неуместная шутка.
84
Если продуемся, в карты играя, Поедем на Волынь для обрусения края.
85
Или выпросим комиссию на Подоле И останемся там как можно доле*.
* Я и сам не прочь, но, говорят, все места розданы. Следовало бы распространить и на остальные губеорнии.
86
Начнем с того обрусение, Что каждый себе выберет имение.
87
Действуя твердо и предвзято, Можно добраться и до майората.
88
Хоть мы русское имя осрамим, Зато послужим себе самим.
89
Те, кто помещиков польских душили, Делали пробу in anima vili.
90
Когда совсем уж ограбим их, Тогда доберемся и до своих.
91
Держаться партии народной И современно и доходно.
92
Люблю за то меньшую братию, Что ею колю аристократию.
93
Хорошо ловить рыбу, где ток воды мутен. Да здравствует Черкасский и Милютин!*
* Совершенно сбился с толку. Тут нет ничего военного. Боле относится к гражданской деятельности.
94
Сегодня не поеду на развод, У меня немного болит живот.
95
Даже с трудом на ногах стою — Принести мне бобровую струю.
96
Шум в ушах, и на языке кисло, Нижняя губа совсем отвисла.
97
Уж не разбит ли я параличом? Послать за полковым врачом.
98
Спереди плохо, сзади еще хуже, Точно сижу я в холодной луже.
99
Не надо боле ни лекарств, ни корму. Оденьте меня в парадную форму.
100
Ширин, вырин, штык молодец — Не могу боле — приходит конец...*
* Нечего сказать, умер как солдат. Приказать слабосильной команде, чтоб похоронила его с почестями. Отменяю прежнее приказание и позволяю Герасиму поминать. Соорудить над его могилой небольшой памятник в виде кивера, с надписью: «Был исправен». Издержки разложить на покупку муки, а также наверстать уменьшением привара к солдатским пайкам. Остаток от расходов в кассу не класть, а передать мне лично.

Частично «Церемониал» опубликован в журнале «Русский архив», 1884, кн. 2. Первая полная публикация прошла вместе с «Военными афоризмами» Н. Л. Бродским в журнале «Голос минувшего», 1922, № 2, по рукописи, которая, ныне утеряна. Печатается по машинописной копии, хранящейся в Гос. библиотеке СССР имени В. И. Ленина с исправлением 35-го афоризма публикации Бродского, читавшегося: Для решения этого
Стороны приглашают аудитора.



Афоризм 34. Блудова А. Д. (1812 — 1891) — организатор религиозного общества — Кирилло-Мефодиевского братства в Остроге на Волыни,
Афоризм 3 (речь). Жомини Анри (1779 — 1869) — французский генерал и военный писатель.

ЦЕРЕМОНИАЛ
ПОГРЕБЕНИЯ ТЕЛА В ВОЗЕ УСОПШЕГО ПОРУЧИКА И КАВАЛЕРА ФАДДЕЯ КОЗЬМИЧА П.......

Составлен аудитором вместе с полковым адъютантом 22-го февраля 1821 года в Житомирской губернии, близ города Радзивиллова.
Утверждаю. Полковник
*
* Для себя я, разумеется, места не назначил. Как начальник, я должен быть одно время везде, и предоставляю себе разъезжать по линии и вдоль колонны.
1
Впереди идут два горниста, Играют отчетисто и чисто.
2
Идет прапорщик Густав Бауэр, На шляпе и в фалдах несет трауер.
3
По обычаю, искони заведенному, Идет майор, пеший по-конному
4
Идет каптен-армус во главе капральства, Пожирает глазами начальство
5
Два флейтиста ведут кобылу. Она ступает тяжело и уныло
6
Это та самая кляча, На которой ездил виновник плача
7
Идет с печальным видом казначей, Проливает слезный ручей.
8
Идут хлебопеки и квартирьеры, Хвалят покойника манеры.
9
Идет аудитор, надрывается, С похвалою о нем отзывается.
10
Едет в коляске полковой врач, Печальным лицом умножает плач.
11
На козлах сидит фершал из Севастополя, Поет плачевно: «Не одна во-поле...»
12
Идет с кастрюлею квартирмейстер, Несет для кутьи крахмальный клейстер.
13
Идет майорская Василиса, Несет тарелку, полную риса.
14
Идет с блюдечком отец Герасим, Несет изюму гривен на семь.
15
Идет первой роты фельдфебель, Несет необходимую мебель.
16
Три бабы, с флером вокруг повойника, Несут любимые блюда покойника:
17
Ножки, печенку и пупок под соусом, Все три они вопят жалобным голосом.
18
Идут Буренин и Суворин, Их плач о покойнике непритворен.
19
Идет повеся голову Корш, Рыдает и фыркает, как морж.
20
Идут гуси, индейки и утки, Здесь помещенные боле для шутки.
21
Идет мокрая от слез курица. Не то смеется, не то хмурится.
22
Едет сама траурная колесница, На балдахине поет райская птица.
23
Идет слабосильная команда с шанцевым инструментом, За ней телега с кирпичом и цементом.
24
Между двух прохвостов идет уездный зодчий, Рыдает изо всей мочи.
25
Идут четыре ветеринара, С клистирами на случай пожара.
26
Гг. юнкера несут регалии: Пряжку, темляк, репеек и так далее.
27
Идут гг. офицеры по два в ряд, О новой вакансии говорят.
28
Идут славянофилы и нигилисты; У тех и у других ногти не чисты.
29
Ибо если они не сходятся в теории вероятности, То сходятся в неопрятности.
30
И поэтому нет ничего слюнявее и плюгавее Русского безбожия и православия.
31
На краю разверстой могилы Имеют спорить нигилисты и славянофилы.
32
Первые утверждают, что кто умрет, Тот весь обращается в кислород.
33
Вторые — что он входит в небесные угодия И делается братчиком Кирилла-Мефодия.
34
И что верные вести оттудова Получила сама графиня Блудова.
35
Для решения этого спора Стороны приглашают аудитора.
36
Аудитор говорит: «Рай-диди-рай! Покойник отправился прямо в рай».
37
С этим отец Герасим соглашается, И погребение совершается...
Исполнить, как, сказано выше, Полковник***
П р и м е ч а н и е п о л к о в о г о а д ъ ю т а н т а. После тройного залпа из ружей, в виде последнего, салюта человеку и товарищу, г. полковник вынул из заднего кармана батистовый платок и, отерев им слезы, произнес следующую речь:
1
Гг. штаб- и обер-офицеры! Мы проводили товарища до последней квартиры.
2
Отдадим же долг его добродетели: Он умом равен Аристотелю.
3
Стратегикой уподоблялся на войне Самому Кутузову и Жомини.
4
Бескорыстием был равен Аристиду — Но его сразила простуда.
5
Он был красою человечества, Помянем же добром его качества.
6
Гг. офицеры, после погребения Прошу вас всех к себе на собрание.
7
Я поручил юнкеру фон-Бокт Устроить нечто вроде пикника.
8
Это будет и закуска и вместе обед Итак, левое плечо вперед!
9
Заплатить придется очень мало, Не более пяти рублей с рыла.
10
Разойдемся не прежде, как к вечеру Да здравствует Россия—Ура!!
П р и м е ч а н и е о т ц а Г е р а с и м а. Видяй сломицу в оке ближнего, не зрит в своем ниже бруса. Строг и свиреп быши к рифмам ближнего твоего, сам же, аки свинья непотребная, рифмы негодные и уху зело вредящие сплел еси. Иди в огонь вечный, анафема.
П р и м е ч а н и е р у к о ю п о л к о вн и к а. Посадить Герасима под арест за эту отметку. Изготовить от моего имени отношение ко владыке, что Герасим искажает текст, называя сучец — сломицею. Это все равно, что если б я отворот назвал погонами.
Д о к л а д п о л к о в о г о а д ъ ю т а н т а. Так как отец Герасим есть некоторым образом духовное лицо, находящееся в прямой зависимости от Консистории и Св. Синода, то не будет ли отчасти неловко подвергнуть его мере административной досаждением его под арест, установленный более для проступков по военной части.
О т м ет к а п о л к о в н и к а. А мне что за дело. Все-таки посадить после пикника.
П р и м е ч а н и е п о л к о в о г о а д ъ ю т а н т а. Узнав о намерении полковника, отец Герасим изготовил донос графу Аракчееву, в котором объяснял, что полковник года два не был на исповеди. О том же изготовил он донос и к архипастырю Фотию и прочел на пикнике полковнику отпуски. Однако, когда подали горячее, не отказался пить за здоровье полковника, причем полковник выпил и за его здоровье. Это повторялось несколько раз, и после бланманже и суфле-вертю, когда гг. офицеры танцевали вприсядку, полковник и отец Герасим обнялись и со слезами на глазах сделали три тура мазурки, а дело предали забвению. При этом был отдан приказ, чтобы гг. офицеры и юнкера, а равно и нижние чины не смели исповедоваться у посторонних иереев, а только у отца Герасима, под опасением для гг. офицеров трехнедельного ареста, для гг. юнкеров дежурств при помойной яме, а для нижних чинов телесного наказания.

ЗВЕЗДНЫЙ КАЛЕНДАРЬ
Рейтинги и Статистика
Яндекс цитирования Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru liveinternet.ru: показано число посетителей за сегодня

Copyright © 2003 — 2013 Kozma.Ru
mail@kozma.ru

РЕКЛАМА ВО ВСЕЛЕННОЙ: ДИРЕКТОРИЯ МЛЕЧНОГО ПУТИ
Пиар Стиль Дизайн Публикация ИнформАгентство «Слухи»
На сайте работает ссылочная бригада —
пошли всех, куда надо!..
Афоризмы, цитаты, сочинения, фразы от Козьмы Пруткова и прямых потомков его словотворчества...
Экран с мордой www.flashplayer.su бесплатно смотри видео онлайн флэш плеер flash player.
Афоризмы, цитаты, сочинения, фразы про все...

 

Облако афоризмов

 

Официальный сайт Русского абсурда в мировом хаосе афоризмы книги библиотека автор философии авторы и мысли автора! козьма прутков со товарищи искусство пародии шутки мужчина афоризмы Суворов любовь афоризмы про любовь художник и модель афоризмы о жизни life биографии Толстой Жемчужниковы афоризмы афоризмы классика фразы эпиграммы законы в области культуры родоначалия и единомыслия в России

 

Туча цитат

 

древние греческие философы Гомер цитаты Гомера Цицерон библиотека мудрости классика афоризма книги онлайн архив ума читальня мысли сенека новости вечности информационное агентство ВРИА «Слухи» картины живопись художники историческая редакция времен источник русского экономического чуда пушкин цитаты citation цитаты

 

Туман выражений

 

фантазия драма комедия персональный гороскоп нумерология автопортрет Леонардо да Винчи Мона Лиза Mona Liza сочинения сказки Пушкина басни эпиграммы нумерология имени онлайн бесплатно пруток чугунный стихи Пушкина стихотворения генератор космической эры и похищение Луны Колумбом пародия исторические произведения

 

Тьма мыслей

нумерология даты рождения гераклит темный gallery арт галерея Пушкин Александр Сергеевич леонардо да винчи Чехов рассказы обнять необъятное! нумерология пифагора партия книг книга судеб кинокомпания с ограниченной ответственностью «Чугунпрокатфильм» Чугунный Козьма
премия за открытия в мире остроумия
смотри в корень!