«Пух и перья» – название этой знаменитой подборки
творений Козьмы Пруткова было навеяно мыслителю вывеской склада в Волховском
переулке на Васильевском острове. Содержимое столь прозаического учреждения,
годное для вылезания из дырявой наволочки и щекотания сонного носа,
с легкой фантазией Пруткова залетело в журнальные и книжные переплеты
и уже 150 лет до коликов щекочет чувство юмора ценителей шутки. Правда,
одними складскими перьями здесь не обошлось, к ним добавились и гусиные
перья классиков, и стальные, изобретенные как раз в год рожденья нашего
поэта перья деревянных ручек новых литераторов. Однако, написанное этими
перьями, попав на стол Пруткова, под его даровитым пером тут же превращалось
в пух. Литераторы, давшие пищу для создания новых версий своих шедевров,
не обижались на подражателя — не зарегистрировано ни одного случая
вызова Козьмы Пруткова на дуэль, — то ли пародии были слишком добрыми
для жестоких нравов 19 века, то ли никому не хотелось связываться сразу
с несколькими братьями, имевшими опыт боевой службы военного времени
доверенными лицами обидчика. Ну а классики еще более лихих времен — Эзоп,
Сократ, Диоген, Аристотель, Цицерон, Катулл, Вергилий, Сенека, Шекспир,
Вольтер, Шиллер, Крылов — не обижались тоже: их уже не было. Впрочем,
будь жив Пушкин, по прочтении прутковского романса («На мягкой кровати...»),
явившегося случайным наблюдением за ревнивым героем романса «Черная шаль»
великого поэта, думаю, Александр Сергеевич смеялся бы над шуткой под брызги
шампанского вместе с шутником, если б и Козьма Прутков был жив. Кстати,
пародируемые современники Пруткова, наделенные чувством юмора, восхищались
его подражаниями. Часто привечаемым музой Пруткова Фетом он называн «несравненный
поэт», а в полемике со своими единодумцами-славянофилами Аксаковыми, Аполлоном
Григорьевым, Хомяковым он многоточиями отметает более родные в восприятии
«русским ухом» похвалы от мастеров словестности, которые «друг друга,
с криком вящим, язвят в колене восходящем». Более того, его коллеги
по цеху титанов сатиры Некрасов и Салтыков-Щедрин изобразили Козьму
Пруткова живым в своих произведениях. Добавляет чести Пруткову-пародисту
и то, что в своих пародиях он не забывал себя и членов своего кружка.
Версии его главных философских аксиом, ставшие лейтмотивом творчества,
явились и вызовом на бис самого себя, вполне заслуженным, как и автопародии
– продолжения некоторых стихотворений. Остроумнейший «Путник» среди пародий
не менее значителен, чем вдохновившие его популярные «Колокольчики
мои» А. К. Толстого среди лирических стихов. Вообще, в этом
кружке поэтов и драматургов при всей самобытности и значимости Толстого
и Алексея Жемчужникова самый выдающийся, несомненно, — сам Козьма
Прутков. Архаизмы в стихах его создателей отдалили этих поэтов от нашей
современности — пародийному же образу Пруткова они придали дополнительный
колорит. Академик Жемчужников сейчас известен не более, как поэт некрасовской
школы, славу блестящего прозаика, графа Толстого затмил его более молодой
граф-однофомилец, великий создатель «Войны и мира». А вот вклад виртуального
писателя Козьмы Пруткова в русскую литературу оказался наиболее весомым,
ибо сам он оказался создателем целого жанра, составившего существенный
раздел нашей литературы, жанра литературной пародии. Литературные шутки
были и до него в достатке: фривольный легкий стих Баркова, остроумные
эпиграммы и метафоры Пушкина, крылатые сарказмы Грибоедова. В достатке
было и подражаний. Но все это было, в основном, отдельно. У того
же Пушкина, тут — серьезное подражание Гейне, а там – эпиграмма на Булгарина.
Но Александр Сергеевич не был бы «наше все», если б не создал первые высокохудожественные
образцы пародии в поэтическом искусстве. Один из первых таких опытов
«От всенощной вечор идя домой...» больно откликнулся на ухе юного лицеиста,
попавшемся в строгую руку профессора Кайданова, напрочь лишенного понятия
шутки. Долгие злоключения автора «Гаврилиады», написанной поэтом в апреле
1821, отбили охоту к пародированию у пишушей России вплоть до середины
этого угрюмого века, когда все же появился виртуальный человек, которого
невозможно было схватить за ухо и про кого невозможно было пустить обидный
клеветнический слух о его сечении в царской канцелярии — не было, куда
сечь. Вот бестелесный космический Козьма Прутков и материализовал
пародию, отсутствовавшую в литературе, приучившей русского читателя
открывать истину между строк. Его пародия явилась на высоком уровне искусства
сразу во всех основных жанрах литературы: в поэзии — стихах,
баснях, эпиграммах — и драме, в прозе, политическом трактате, анекдоте
и, конечно, афоризме, создав, таким образом, новый жанр литературной пародии.
Первая пьеса Пруткова «Фантазия» и первая басня «Незабудки и запятки»,
придуманная Александром Жемчужниковым «для шутки», появились без его имени.
Ключевая роль в создании образа Козьмы Пруткова принадлежит Владимиру
Жемчужникову, не только предложившему писать вместе под вымышленным
именем, но и сочинившему биографию псевдонима, и ставшему автором или
соавтором почти половины творений с установленным авторством его
создателей. После многолетних попыток в последнем в своей жизни 1884
году он издал-таки том сочинений Козьмы Пруткова, сохранив для нас образ,
вероятно, затерявший бы свою цельность в старых журналах. Но разрытый
в них пух раздумий творца юнкера Шмидта залетел в новый век не только
к читателям, но и к писательским перьям, а пощекотав фантазию книжных
отцов детей лейтеннанта Шмидта, вылетел из стульев великого комбинатора
в космическую эпоху киноотца покорителя Луны «Того самого Мюнхгаузена»
и осыпался в бескрайнем веб-пространстве новой литературы.
|
КОЗЬМА ПРУТКОВ — ГЕНЕРАТОР КОСМИЧЕСКОЙ
ЭРЫ
Это так же ясно, как и то, что Иван Сусанин — первый русский полупроводник:
туда провел, обратно — нет! Поэтому именно в России назрела идея
вести человеческую цивилизацию за пределы костромских болот к освоению
высоких сфер. Был ли знаком отец космонавтики Циолковский с теоретическими
трудами Козьмы Пруткова в этой области? Конечно был! Ведь не мог
же возникнуть космос на пустом месте. Предвижу, скептик скажет:
не было у Козьмы Петровича разработок в этой области. И формально
будет прав. Козьма Прутков разрабатывал теорию полетов не в областях,
а в губерниях: Орловской и Санктпетербургской. Первой фундаментальной
работой в этом направлении стало стихотворение «Аквилон», где автор
признается, что он:
Дувр оставивши, в Кале...
Полетел на корабле.
Читатель, ты никогда не задумывался, почему космический корабль
называется кораблем или челноком, а не космическим бульдозером или
лифтом, почему самолет называют лайнером и откуда у него взялись
крылья? А причина проста, таким придумал летательный аппарат Козьма
Прутков в 1854 году еще до рождения Циолковского и братьев
Райт:
Мчится он поверх пучин
На крылах своих пространных...
И чуть-чуть не досягает
Неба чудный исполин.
Вот тут-то и возникает естественное предположение, что это не просто
химера изобретателя, а отчет о об испытаниях первого летающего корабля
в шифрованной форме: шла Русско-Турецкая война и секретная
миссия полета осуществлялась над межтерриториальными водами воевавших
тогда против нас наших нынешних друзей по большой восьмерке Британии
и Франции. Читатель, ты еще слишком молод и, наверное, не помнишь
той войны, как и наше новое руководство. Напомню, что после
того, как наш царь в гневе покинул премьеру комедии Козьмы Пруткова
и ушел из Александринского театра, он пошел к турецкуму султану
освобождать православных. Тогда-то братья-христистиане — Британия,
Франция, Австрия и Сардиния, — испугавшись батюшки-царя, освободителя
православного Константинополя и Гроба Господня в османской Палестине,
и обеспокоенные нарушением вековой демократической свободы права
резни славян и армян и изъятием ее у ущемленных в этих правах религиозных
фанатиков султана, при финансовой и силовой поддержке кавказских
террористов из-за границы (свежо предание?), вступили в войну за
султана и не с обрезами басмачей, а с нарезными стволами, и
своими несметными паровыми фрегатами закоптили Черное море и захватили
Крым и Севастополь (предание опять свежо, хотя сей раз мы потеряли
Крым без боя). Патриот Козьма Прутков, ошиканный публикой на предвоенной
премьере пьесы «Фантазия», мобилизовал свою буйную фантазию на техническое
переоснащение Отечества. Однако, несмотря на успех «стосаженного
исполина» («Аквилон» в числе других творений имел шумный успех в
читающих кругах), чтобы осуществить перевооружение, экономика России
была слишком слаба (о нетленной свежести предания больше не говорю),
экономика была даже слабее нынешней, хотя главный рубильник страны
еще не успел захватить Чубайс, потому как не было еще ни Чубайса,
ни рубильника. Вот тут-то и решил Козьма Петрович, которому было
статично в пути вялоползущего со скоростью телеги прогресса,
стать генератором космической эры. Я знаю, читатель, тебе нравиться
новаторский полет моей мысли, но чтобы сохранить точность научного
подхода к вопросу, этот постулат потребует дальнейших иссдедований
историков. Турецкая война кончилась полтора века назад, некоторые
документы уже, возможно, рассекречены и ждут свежие пытливые умы
исследователей новой генерации. Но и без них ясно, что не спроста
Можайский был контр-адмиралом и его рассекреченный в 1881 году первый
самолет назывался «воздухоплавательным снарядом».
А Козьма Прутков в освобождающейся от крепостных пут послевоенной
России обратил свою мысль еще выше, к звездам, чтобы своей парящей
фантазией освободить человечество от пут земного притяжения. Со
дня на день должен был родиться Константин Эдуардович Циолковский
и Прутков стал готовить взлетную полосу для идей завоевания
и освобождения космоса.
Приводим здесь основополагающие космогонические труды мыслителя:
Человек! возведи взор свой от земли к небу, — какой, удивления достойный,
является там порядок!
ПЛОДЫ РАЗДУМЬЯ, не включавшиеся в собрание сочинений 1884 года.
Мысль №78
Дата говорит о секретности разработок спустя 30 лет после создания
труда.
Если бы хоть одна настоящая звезда упала на заслуженную грудь,
то не осталось бы ни того человека, ни даже самых отдаленных
его единомышленников!
ПЛОДЫ РАЗДУМЬЯ, не включавшиеся в собрание сочинений.
Мысль №96
Мыслитель уже тогда предвидел, какую катастрофическую опасность
таит для нас космос. Сейчас, когда обнаружились опасные астероиды,
пересекающие орбиту Земли, можно было бы выдвинуть Козьму Петровича
Пруткова на соискание крупной ученой премии, однако, Нобелевская
слишком мелка для этого титана естественно-научной мысли.
Если у тебя спрошено будет: что полезнее, солнце или месяц? — ответствуй:
месяц. Ибо солнце светит днем, когда и без того светло; а месяц
— ночью.
ПЛОДЫ РАЗДУМЬЯ. Мысль №51
Но, с другой стороны: солнце лучше тем, что светит и греет; а месяц
только светит, и то лишь в лунную ночь!
ПЛОДЫ РАЗДУМЬЯ. Мысль №52
Полезность первого из двух последних заключений более других оценили
американцы, бросившие на освоение месяца крупные ресурсы Голливуда,
однако, судя по историческим исследованиям Козьмы Пруткова, военную
базу на Луне имела Пруссия еще за несколько веков до появления скандального
фильма об американском «Аполлоне», а отказ цензуры включить приводимый
ниже, очевидно, секретный Гисторический материал №9 в собрание сочинений
мыслителя через 21 год после его ухода в миры иные, лишь подверждает
версию о его достоверности.
ДВА ДРУЖНЫЕ ГЕНЕРАЛА
Прусский генерал Страдман, с превеликим приятелем его, прусским
же генералом Гонорингом, купно всегда пребывая и о различных сея
природы явлениях непрестанно и взаимно друг с другом совещаясь,
оные, по силе разума своего, каждый перед другим разрешали; то однажды,
на конях и в ночное время из загородного лагеря выехав
и на полную, в небе блестящую, ночную владычицу — луну с упорством
взирая, храбрый тот генерал Страдман товарища своего генерала Гоноринга
напоследок вопросил: «Думаете ли, ваше превосходительство, что
на ночном сем светиле взаправду люди пребывают?» — «Думаю,
ваше превосходительство», — ответствовал сей. — «Согласен,
— возразил генерал Страдман, — когда луна полная; но как же,
ваше превосходительство, когда луна неполная бывает?» — «Уповаю,
ваше превосходительство, — перехватил генерал Гоноринг, — что
тогда люди там на тесных квартирах помещаются». — С сими генерала
Гоноринга словами нежданно они ко градским вратам приблизились,
и в оные въехать положив, отнюдь, однако, таковой своей из лагеря
отлучки перед начальством явить не желая, оба дружные сии генералы,
по долгом между собой совещании в заставе фамилии свои взаимно переменить
определили, чего и самым делом учинить не оставили. Для того решение
сие, по привычке, без рассуждения в действо производя, искренние
сии приятели, при въезде в город, генерал Гоноринг генералом
Страдманом, а генерал Страдман генералом Гонорингом назвались и
таковою неудачливою хитростью непозволенную поступку свою перед
начальством выдали, за что накрепко оба арестованы будучи, навсегда
потом и по гроб жизни начальнической той прозорливости меж собой
удивлялись.
ГИСТОРИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ, не включавшиеся в собрание сочинений
Козьмы Пруткова. 1854 — 1860
|
 |
|
